Арнон Грюнберг - День святого Антония

— Поль прав, — сказал Тито, — тараканы здесь кишмя кишат.

— Да не обращайте внимания, — сказала она. — Я сегодня вечером попрошу, чтобы завтра пришли и побрызгали. Ну давай, двигай телом!

Я дернулся один разок, а потом замер.

Тито принялся считать тараканов. Как он потом говорил, он насчитал их штук восемнадцать, но всех пересчитать было трудно, потому что они слишком быстро бегают.

— Ты тоже пострел, — сказала она. — Как и твой брат.

— Да, — сказал я, — я тоже пострел.

Я оторвался от нее и встал возле окна. Рядом с Тито.

Мы смотрели на тараканов. Мы их не боялись, в жизни нам пришлось повидать немало тараканов. У себя в спальне мы храним деньги в конверте, пришитом под ковром. Каждый раз, когда мы прячем деньги и пересчитываем их, мы замечаем, сколько у нас под ковром тараканов. Там и дохлых хватает. Наш шеф нам говорит: «Откройте наконец счет в банке. А то стащат ваши деньги!» Но это слишком опасно. Да и кто согласится открыть нам счет?

Хорватка сидела на стуле. Голая. Все мы трое были совершенно голые. Только она была в туфлях, на Поле была зеленая резинка, а на Тито — черная. Она открыла свою сумку, порылась в ней и достала оттуда ватную палочку и принялась прочищать уши.

— Я всегда так делаю после того, как все закончится, — сказала она, — я прочищаю себе уши. Не то я забуду. Когда я вечером прихожу домой, я уже никакая и об этом не думаю. Но уши я прочищаю каждый день, и поэтому грязи в них почти никакой. Вот, смотрите!

И она покрутила в воздухе ватной палочкой.

— Подойдите сюда, — сказала она, — сейчас сами увидите.

Мы приблизились. Она сунула ватную палочку нам под нос.

— Да, — сказал Тито, — грязи почти нет.

— Вот именно, — радостно подтвердила она, — уши у меня безупречные. Вот у некоторых в ушах грязь. Но я такого не допускаю.

Она отшвырнула ватную палочку в сторону. Схватила сумку и достала из нее резиновый мячик.

— Смотрите, — сказала она. — У меня четыре новых.

Она настаивала, чтобы мы их получше рассмотрели. Мы сказали, что они нам очень нравятся.

— У нас есть еще десять минут, — сказала она, — еще успеем посражаться.

Мы стали возле одной стены, а она — у противоположной.

— Нам еще не пора одеваться? — спросил я.

— Мне и так жарко, — сказала она. — Я рада, что хоть немного остыла. Но вы все же стягивайте презервативы. А то, что это за вид?

— Нет, — сказал Тито. — Мы хотим побыть в них подольше.

Она пожала плечами.

Мы стали перебрасывать мячи. Она сказала, что, по правилам, мяч должен не больше одного раза отскочить от пола.

Мы забыли про тараканов, забыли о жаре, о том, как мы выглядим, забыли о брюзжащем кондиционере, мы были заняты перебрасыванием мячей. До тех пор пока она не сказала: «Хватит!»

Она оделась буквально в считаные секунды.

Мы тоже оделись.

Перед зеркалом она причесывала волосы.

— Кристина, — начал Тито, — сегодня День святого Антония. Если ты не против, мы можем загадать желание.

Она перестала причесываться.

— Я даже не знаю, — сказала она. — Мне нечего пожелать.

— Ну какое-нибудь желание у тебя все-таки есть? — сказал Поль. — Какое-нибудь, совсем маленькое? Его нужно записать. Никто не узнает. Записки с желаниями поджигаются.

Она посмотрела на нас.

— Ну ладно, давайте, — согласилась она. — Если это не долго, а то у меня нет времени на всякую ерунду.

— Нам нужен алтарь, — сказал Тито, — перед которым мы могли бы преклониться.

— А мы должны преклониться? — удивилась она.

— Да, — сказал Тито. — Так положено.

Мы осмотрели всю комнату, но не заметили ничего, что могло бы послужить нам алтарем. В комнате ничего не было, кроме старого кожаного кресла, дивана, зеркала, кассетного магнитофона и матраса с пропалинами.

— Нам нужен алтарь, — сказал Тито. — У тебя нет ничего такого в сумке?

— Нет, — сказала она, — у меня нет в сумке алтаря.

Я выглянул в окно. Из него было видно шоссе. Кто-то стучал в дверь.

— Я еще не готова, — крикнула она.

— Поторопитесь, — сказала она нам, — поторопитесь с алтарем.

— Алтарем будет служить кожаное кресло, — решил Тито. — Скорей, у тебя есть ручка?

Хорватка достала из своей сумки еженедельник и вырвала из него три листочка. Тито достал из кармана ручку и вручил ее хорватке.

— Пиши, — сказал он.

В дверь снова постучали.

— Еще не готова, — крикнула она.

Она взяла ручку, задумалась и потом что-то написала. Свернула вчетверо листок и положила перед креслом. Затем Поль написал что-то свое. Потом Тито. Все наши свернутые вчетверо бумажки Тито сложил перед креслом. Мы никому не будем рассказывать, что мы там написали, потому что желания должны храниться в секрете.