Евгений Будинас: Давайте, девочки

Эта информация потрясла юный мозг несравненно сильнее, чем появление нового мяча. И обитатели обоих дворов еще долго лицезрели маленького Генса Рыжука, в глубокой задумчивости сидящего на откинутой крышке помойки в заросшем лопухами и крапивой углу двора. С необычной для ребенка грустью он созерцал глухо булькающие пузыри, с легким зловонием восходящие из глубин к поверхности с плавающими очистками, луковой шелухой и яичными скорлупками:

– Бедный Неня… Бултыхается, бултыхается…

Скорее всего, именно в эти тихие часы раздвоения личности и размышлений о бренности бытия зародилось в будущем Рыжюкасе философское отношение к жизненным перипетиям. Сколько бы потом ему ни приходилось «бултыхаться»…

Здесь же, на помойке, проявилась и страсть Рыжука к технике, приведшая его после школы не куда-нибудь, а в Институт радиоэлектроники.

Рядом с помойкой стоял деревянный кузов автомашины, приспособленный под сухой мусор. Из него любознательным мальчиком извлекались подлинные сокровища в виде изломанной детской коляски без колеса или – даже! – исковерканных временем настенных ходиков.

Из кучи хлама и сверкнула ему однажды подлинная удача в виде зеркальной, отливающей сизым радиолампы с поржавевшим цоколем и таинственной филигранью проводничков внутри. Обмотав цоколь куском медной проволоки, найденной там же, Гене, затаив дыхание, сунул оба конца проволоки в розетку над кроватью. Повалил дым, и юный естествоиспытатель ощутил прямую связь между черной розеткой, искрящимися проводами и витым шнуром от электроплитки, которым мать прошлась по его ягодицам, внушив тем самым первое понятие о жертвенности в науке…

Рыжук был поздним ребенком.

Хозяйничала в семье мать, которая к тому времени, как он явился на свет, кем только ни успела побывать – от секретаря одесского партийного губкома (к слову, никогда ни в какой партии не состоя), где оказалась после первого же ареста мужененька-революционера, подхватив от беды двух карапузов – старших брата и сестру Рыжука, до учительницы школы, в которую Рыжук пошел в первый класс. Теперь она круглый день возилась по хозяйству.

У них была большая семья, особенно когда все собирались за обеденным столом. Прокормить ее по тем жестким временам – из сил выбьешься, намаешься и ворогу не пожелаешь. Выручали воинские пайки старшего брата и необъяснимый материн талант, позволявший ей не только как-то выкручиваться, но и умело скрывать недостаток в семье от знакомых, соседей и даже от самой себя.

Весной мать сажала на огороде картошку-спешку, потом ее окучивали тяпками. У Генса тоже была тяпка, но окучивать картошку ему казалось значительно скучнее, чем гонять с пацанами в казаков-разбойников. Хотя и лучше, чем делать домашние задания по письму.

Когда «спешка» вызревала, мать торжественно ставила на стол кастрюлю с молодым картофелем, присыпанным укропом. В эту пору он стоил втридорога на базаре.

Ближе к осени во двор приходили перекопщики – две женщины с кучей детишек. Они снова копали на огородах, находили оставленные картофелины, которые звонко гремели, летя в старые ведра.

Появлялись цыгане. Цыганки, усевшись на траве у сараев, гадали соседкам на счастье. Жилось женщинам без мужчин трудно, слушать гадалок они любили. Мать выносила им груду старья, цыганки тут же примеряли вещи, клянчили зеркальце – поглядеться…

На каникулы Гене несколько раз ездил с матерью на хутор под Вербалисом, где она родилась.

Материн брат, дядька Генса, был кузнецом; кожаные мехи хлюпали взасос, искры оголтело рвались из горна, снопами вываливаясь в трубу. И гасли или становились звездами. На крыше дома дядька пристроил колесо от телеги, и летом в нем свил гнездо белый аист. А рядом был пруд лягушки на нем вечерами базарили громко, как движок у трактора, не давая уснуть… На хуторе готовили твердую, как камень, колбасу, она висела кольцами в темной кладовке с холодным каменным полом и массивной дубовой дверью на кованой щеколде, пахла неописуемо терпко, а во рту таяла, как подсоленный леденец.

…Где этот дядька, в какой тайге его закопали, увезя однажды с семьей (как и почти все семьи с соседних хуторов) в промерзшей дощатой «теплушке» гремящего на стыках товарняка?.. Да и колбаса эта, где? – которую отсюда, из-под Вербалиса, поставляли прямо в Кремль, чем еще и гордились… Чтобы сегодня такую приготовить, ее нужно было хоть однажды попробовать…