Евгений Будинас - Давайте, девочки

– Дай курнуть, – повторил брат. Совершив обрядовую процедуру с сигаретой, презрительно выбросив фильтр и глубоко затянувшись, добавил уже совсем устало: – Да, невесело подбивать твои бабки, твой дебет-кредит…

Оказывается, он пришел не только расставить точки, но и подбить баланс. Это меняло дело.

– Дай мне три тысячи литов, – сказал Рыжюкас, воспользовавшись моментом. – Я куда-то подевал кредитку. – Не мог же он объяснить, что не планировал финансировать девичий аборт.

– Ну вот! – обрадовался брат. – У тебя никогда нет денег. А ведь ты всю жизнь получаешь больше меня. Забывая, что мужчина должен уметь распоряжаться заработанным. Но нельзя и поэтом быть, и жить хорошо…

Старший брат, он всегда считал, что его педагогический долг говорить высокопарно.

– Меня это уже не интересует… – сказал Рыжюкас – Чего же ты хочешь?

– Я хочу спокойно повкалывать. Хотя бы одну книгу сделать так, как я хочу. – Рыжюкас заговорил раздраженно. – И чтобы никто ко мне не лез, пока я сам не пойму, что я бездарь. Для этого я готов перейти на кефир.

Это было правдой. Оправившись после неудачи с «бизнесом» в Литве, он взялся за поденный труд, стремясь заработать наперед. Но прошло почти два года, и с этим он почти никуда не продвинулся. Поденная работа, которую он на себя взваливал, его, конечно, кормила. Но все заработанное тут же проедалось. Да и невозможно экономить, если пашешь день и ночь. Тем более что протянуть он собирался аж двадцать пять лет…Тогда он решил наконец все бросить и подтянуть ремень.

– Ты кокетничаешь, как состарившаяся балерина… Ты просто сошел с дистанции. Потому что ты слабак. – Брат начал раскуривать вторую половинку, но потом воткнул окурок в пепельницу. – И все вы слабаки. «Шестидесятники»!.. Моя домработница полезнее вас. Вы зацвели ярко, как тюльпаны, а осыпались легко, как одуванчики. При первом же ветре вы разлетелись в разные стороны… Посмотрите, кому вы сдали все позиции? Вы же были талантливы, хрен вас дери!.. Вам не хватало свободы? Вам ее предоставили, хоть задницей ешь. И что? Под гнетом вы еще как-то нормально бурлили, а потом расползлись, как дрожжи, в которые нассали…

Он встал, подошел к дверям, взялся за ручку, задумался, потом повернулся и поставил последнюю точку – безо всякой злости, но с явно ощутимой в хриплом голосе обидой:

– Все потому, что у вас были… слишком большие возможности.

Рыжюкас посмотрел удивленно.

– Мы дали вам все возможности: разбираться, думать, сравнивать, выбирать, черт возьми! Мы с вами цацкались. А лучше бы вас всех посадили в тюрьму. Как твоего Витьку Отмаха. Кстати, я его недавно видел…

Что ж, подумал Рыжюкас, брата, пожалуй, можно понять. В сравнении с ними, у нас и правда были большие возможности. Пожалуй, даже слишком. Это всегда плохо кончается. Нельзя сказать, чтобы все доставалось нам очень уж легко, но возможности у нас были. И главное, эта «восхитительная» возможность выбирать и во всем разбираться самим…

Они были к нам все-таки очень добры, думал он, – и наши учителя, и хромой ворчливый папаша Мишки-Дизеля, который гонял нас из дому, запрещая курить, и брат, постоянно скрипящий, как новая портупея, и школьный завхоз дядя Саша, и славный алкаш Ростислав-в-Квадрате с его фронтовым другом-директором вечерней школы, так никогда и не увидевшим моего табеля за девятый класс… Они воевали, им порядком досталось: боли, отчаяния, жестокости, но к нам они были добры.

Люди одного возраста – не всегда поколение. Но эти были не просто людьми одного возраста, они были людьми одной судьбы, одной Истины. И приняли свою судьбу они без всяких сожалений – до самой Победы и после нее.

Вряд ли они тогда задумывались над тем, что знать только одну истину все-таки проще…

Потом все рухнуло и оказалось, что их дорога вовсе не бесспорна, что ведет она не в Храм, что есть совсем иные пути…

Рыжюкас хорошо помнит тот мартовский день…

Он проснулся оттого, что мать и сестра плакали навзрыд. Брата дома уже не было.

Родичи рыдали, и он сразу подумал, что началась война. Но на стуле, где обычно валялись его шмотки, на спинке стула висел пионерский галстук, а рядом с ним черная сатиновая ленточка. Рыжук увидел галстук (он был выстиран и отглажен), ленточку и совсем испугался. В этот день с ленточками на галстуках в школу пришли все, и Рыжук никак не мог понять, как это все додумались сделать одинаковые ленточки. Будто каждый день помирали вожди.