Владимир Владмели - 11 сентября и другие рассказы

Женщина схватила сынишку и быстро повела его прочь. Мальчик сначала испуганно оглядывался, а когда оказался на безопасном расстоянии, снова начал делать неприличные жесты.

— Вот мерзавец, опять за своё, — не повышая голоса, сказал Королёв, — значит одного урока ему мало. Придётся повторить.

— Не надо, папа, его так воспитали, ничего не сделаешь.

— Ещё как сделаю, у меня были солдатики похлеще этого и то я их перевоспитывал.

— Ты его не догонишь.

— Посмотрим, — сказал полковник и с необычной для своего возраста быстротой бросился к мальчику. Тот ещё несколько секунд кривлялся, рассчитывая легко убежать от этого старика. Когда он понял свою ошибку, было уже поздно. Павел Иванович схватил его за волосы, развернул и, крепко зажав нос между средним и указательным пальцем, сказал:

— Коран требует уважения к пожилым людям, а ты ведёшь себя как свинья, — он для большей наглядности пару раз хрюкнул. Мальчика передёрнуло, а полковник продолжал, — тебя пророк Магомет за это накажет, но это будет на небе, а на земле я тебя поучу. Подготовлю ко встрече с Всевышним. — Павел Иванович сделал правой рукой круг и точно такой же круг описал нос подростка, который уже из красного превратился в синий. Закончив инструктаж несовершеннолетнего жителя Востока, полковник толкнул его и пошёл к дочери. Арабчонок неловко попятился, ударился спиной о стену дома и упал на тротуар.

— Зря ты это, — сказала Тамара.

— Ничего не зря, Пророк велел наказывать непослушных. Это у них в Коране написано. Ты-то, наверно, кроме своей Библии ничего не читала, а я прежде чем ехать на Святую Землю узнал что почём.

Через несколько дней Тамара пригласила родителей на шабат. От обычного обеда он отличался только зажиганием свечей и молитвой, во время которой все кроме Тамары молча ждали, когда можно будет сказать «Амен» и начать есть. После обеда женщины стали убирать со стола, а Гриша пригласил тестя в свой кабинет.

— Ну, рассказывай, сказал Павел Иванович.

— Что ты хочешь услышать?

— Как вы здесь живёте. Мы ведь не виделись полтора года.

— Докладываю, товарищ полковник. Ты можешь гордиться своей дочерью. Она гораздо лучше меня переносила эмиграцию и спокойно относилась к тому, что пейсатые не признавали наш брак. Говорила, что недостатки есть при любой системе, а поскольку она всё равно будет проходить гиюр, то не важно, когда нам выдадут официальную бумагу. Так даже интереснее, жить в религиозном государстве в гражданском браке с двумя взрослыми детьми. Меня до сих пор бесит, что ортодоксы имеют здесь такое огромное влияние. Какой-то абсурд получается. Бабы воюют, а мужики Богу молятся. Видел, наверно, пейсатых. Здоровые, жирные, ни хера не делают, только детей строгают. Это конечно, неплохо, население увеличивается, но ведь надо ещё и реальную пользу обществу приносить.

— Ты им это скажи.

— Говорить мало. Правительство должно принять специальные законы.

— Принимай, не принимай, на служителей религии повлиять невозможно.

— Ошибаетесь, товарищ полковник, ещё как возможно. Пётр I же повлиял. Он во время войны заставил монахов Псково-Печёрского монастыря укрепления строить, сказал, что сам за всех молиться будет. И стал с утра до вечера честно бить земные поклоны, а поскольку ваши монахи работать любят, также как наши ортодоксы, то они выставили перед храмом икону Божьей матери, на глазах которой были видны слёзы. Пётр подошёл к иконе и попробовал слезу. Она оказалась солёной на вкус. Он ухмыльнулся и обратился с просьбой к Богоматери свой плач прекратить, потому что если она этого не сделает, то он выпорет всех монахов, так что их задницы заплачут кровавыми слезами. Богоматерь царскую просьбу услышала.

— Откуда ты знаешь?

— Уроки учил. Пятый класс, вторая четверть. Многие эмигранты считают такой подход правильным, поэтому скоро мы прищемим хвост пейсатым.

— Ты стал здесь ещё большим антисемитом, чем я был там.

— Ерунда, я просто крайности не люблю. Ты знаешь, недавно они запретили хоронить на еврейском кладбище солдата, у которого мать хохлушка. Парень, между прочим, погиб во время военной операции против террористов. Значит, защищать их он еврей, а в могиле по-человечески лежать — гой [38] Гой — слово используется евреями для пренебрежительного названия любой другой национальности (идиш). . Когда это случилось, весь Израиль на дыбы встал. Я сам на демонстрацию ходил.

— А Тамара?