Белва Плейн - Бессмертник

— Я, между прочим, и не собирался домой на День благодарения, — добавил Стив. — Ты меня сам заставил.

— И напрасно, — тихо отозвался Джимми. — Ладно, на сегодня хватит. Пойду спать.

— Сном праведника, — хмыкнул Стив.

Сколько едкого сарказма! Словно по щекам отхлестал. Кого угодно доведет! Но и это — маска. Камуфляж. Брат, в сущности, беззащитен. Джимми понял это очень давно. И теперь вспомнил — это и многое другое.

Например, когда Джимми сломал ногу, Стив исправно узнавал для него домашние задания, подбирал в библиотеке книги, печатал его курсовую, кормил его мышей и поливал фасоль, которую Джимми выращивал для проверки закона Менделя… А совсем в детстве Стив совершенно сатанел оттого, что Джимми сильнее. Не сумев его одолеть, он впадал в такую ярость, в такое отчаяние, что Джимми попросту уступал ему — из жалости.

Я — должник брата. И его защитник. Звучит напыщенно. Но зато — чистая правда.

На следующий день Стив отправился в Калифорнию на слет борцов за мир. Джимми с облегчением вздохнул, а родители встревожились еще больше.

Нана пригласила Джимми и Джанет на обед. Видно, Джанет понравилась ей по-настоящему! Они сидели в залитой солнцем просторной столовой, и женщины болтали, словно сто лет знакомы. Он слушал вполуха: про семью Джанет, про колледж, про длину юбок в этом сезоне. И одновременно прислушивался к совсем иным голосам.

Сколько же раз он ел за этим длинным, идеально отполированным столом?! Все трапезы помнятся теперь торжественными, хотя среди них наверняка были и самые обыденные. И все же на память приходят пение, молитвы, цветы, дрожащее пламя свечей и неимоверное количество традиционной кисло-сладкой еды.

— Наскучили мы тебе своими разговорами. — Бабушкин голос прервал течение его мыслей.

— Нет, ничуть. Я просто замечтался. Вспоминал, как в праздники нас непременно наряжали в костюмчики, как было торжественно и церемонно.

— А ты? Томился? — с любопытством спросила Джанет.

— Ну, когда я был совсем маленьким, действо, конечно, завораживало. А лет с четырнадцати я умирал от скуки. Казалось, из-за стола уже никогда не выйти. Еле сдерживался, чтобы не зевать во весь рот.

— В четырнадцать лет легко впасть в тоску, — заметила Нана. — Но все-таки вспомни: это было красиво?

Да, очень. Теперь, вдали от семьи и детства, отрешившись от них во времени и пространстве, он вспоминал домашние праздники как самое дорогое. Пускай повторятся когда-нибудь, в его будущей жизни.

— Наверное, мама чувствует потерю острее, чем все мы. Праздники — это дедушка. Она была так к нему привязана. А папу молитвы и обряды тяготят, в нашем доме им места нет…

— Да, думаю, маме их очень недостает, — тихо и печально отозвалась Нана. — Как и мне.

Все смолкли.

Неожиданно Нана обратилась к Джанет:

— А ты религиозна?

— Да. Я очень дорожу традициями. И всегда дорожила.

Бабушка улыбнулась. И вдруг сказала:

— Джимми, раз все наелись, покажи-ка Джанет дом. Она хочет посмотреть.

Начали с музыкальной комнаты. На рояле стояли раскрытые ноты: «Гольдберг-вариации» Баха.

— Тут побывал Филипп, — определил Джимми.

— Да, заходил в воскресенье поужинать. Поиграл для меня немного.

— Помнишь, как даже кашлянуть нельзя было, когда он играл?

— Помню.

— При всем уважении к дедушке я все-таки не верю, что он понимал или хотя бы любил музыку.

Нана засмеялась:

— Ты прав.

— Но он благоговел, потому что играл Филипп.

До чего же неистовой и безоглядной была эта любовь. Джимми часто задавался вопросом: не тяготит ли братишку такое пристальное, неустанное внимание, необходимость играть на публику? Но тому, похоже, все было нипочем. Теперь Филипп учится в Джульярдской школе, и ему непременно нужна публика — иначе музыкантом не вырастешь. К счастью, он никакой не вундеркинд, а самый обыкновенный мальчик, вполне «от мира сего». Он даже лучше приспособлен к этой жизни, чем многие его сверстники: общителен, добродушен, миролюбив, то есть полная противоположность расхожему мнению о бешеном, неуемном характере музыкантов.

Они взобрались по лестнице в дедушкину круглую комнату. Кресла и портьеры еще хранят аромат гаванских сигар. На полках — рулоны с чертежами. На столе, в чашечке — свежие ноготки. Нанины цветы. Они обрамляют террасу и лужайку перед домом: бархатные, густо-оранжевые среди жемчужно-серого осеннего дня.

Джанет подошла к окну.

— Какой удивительный дом! — тихонько воскликнула она.