Белва Плейн - Бессмертник

При таких благоприятных обстоятельствах можно и поехать. Во всяком случае, для них это было бы не так нестерпимо больно, как его возврат к материнскому клану. Снова потери, снова утраты. Он вдруг подумал, как, должно быть, тяжело было его отцу решиться на разрыв с семьей. Навек. Навсегда.

Боль. Чем измерить ее? Врачи измеряют в долах. Сильная, средняя, слабая. Единица — один дол…

На следующей неделе он вернулся в Дартмут. До выпуска оставалось пять месяцев. Он так ничего и не решил.

Дедушка Венделл умер в начале апреля. Все близкие собрались на похороны в его массачусетском доме — доме, принадлежавшем семейству Гатри добрых три сотни лет.

Эрик ехал из Нью-Гемпшира, и на глаза ему то и дело попадались первые, неуверенные посулы весны. Пригревало. Несмотря на печальный повод, сорвавший его с места, Эрик пребывал в приподнятом настроении. Машина катила среди пастбищ и полей, отделенных от дороги каменными изгородями, въезжала на главные улицы старинных городков — под сень вязов, к белым, приземистым, ладно скроенным усадьбам его детства. Он в точности знал, как выглядят эти дома внутри, какие буфеты-близнецы сторожат камины в столовых, какие часы возвышаются на площадках лестниц между этажами… По образу и подобию его брюерстонской жизни…

Когда они вернулись с кладбища, где покоились несколько поколений семейства Гатри, и Эрик взглянул на знакомые и незнакомые лица родственников и друзей, на него опять повеяло чем-то родным. Странно, как быстро он привык к другим типажам, другим лицам. Привык — даже не очень заметив разницы! А сейчас вдруг осознал ее остро и отчетливо. Сейчас перед ним были лица, которые он едва не забыл, которые не видел давным-давно.

Разумеется, обобщения ненаучны и бессмысленны. На любое правило найдется немало исключений. И все же он мог с уверенностью сказать, что здесь, в этой комнате, его родственников по отцовской линии нет. Почему? Меньше эмоций? Меньше живости, красок, шума? Не важно почему. Но ответ однозначен и сомнению не подлежит.

Сейчас его окружали люди особой породы, которую отличишь всегда и везде: сухопарые, жилистые, закаленные суровым спортом: одни привыкли в любую погоду удерживать парус яхты, другие — бегать на лыжах по крутым холмам. Дамы, даже некрасивые, с удлиненными, резко и неровно очерченными лицами, тоже были примечательны и несли безошибочные приметы своей породы: строгого покроя юбки и блузки, круглые золотые броши и неумолимое выражение тонких сжатых губ. Эрик узнал бы их где угодно, даже в Патагонии. Он наблюдал за женщинами, собравшимися возле столика с кофейником и чашками, слушал четкий, решительный и неизменно приглушенный говор и чувствовал… будто вернулся домой. Выходил ненадолго, а теперь вернулся… И вдруг он понял, что именно трогает его так безотчетно, отчего так щемит сердце. Все эти женщины были похожи на бабулю.

Крис прибыл с женой и старшими сыновьями. Его братья тоже приехали с женами — молодыми и беременными.

Хью познакомил Эрика с Бетси.

— Говорят, ты отправляешься с Крисом в увлекательное путешествие? — сказала она. — Мы все так рады, что вы будете вместе.

Эрик вспыхнул:

— Я еще не решил окончательно, еду или нет.

В эту минуту сзади подошел Крис.

— И чего ты тянешь? — Его голос выдавал явное недовольство. — На дворе апрель. Если ты намерен ехать, надо до конца месяца повидаться с нью-йоркским руководством. Не могу же я бесконечно держать для тебя место.

— Я понимаю.

— А я, убей Бог, не понимаю, почему ты не хватаешься за эту возможность обеими руками.

— Вероятно, потому, что пять лет — немалый срок. Страшновато связывать себя так надолго без твердой уверенности, что это именно то, что надо.

— Ладно. Думай быстрее, — бросил Крис и отошел.

Хью подвел Эрика к высокому старику, стоявшему у камина.

— Дядя Джед, это Эрик. По-моему, вы незнакомы.

Ладонь крепкая, сухая, точно выделанная из дубленой кожи. Взгляд сначала отсутствующий и сразу — сосредоточенный, пристальный.

— Я знал твою мать совсем крошкой. А тебя никогда не видел. С тех пор как умерла жена, я почти не общаюсь с ее родственниками. Но сегодня решил почтить… Я теперь на пенсии, живу в Прайдз-Кроссинг… — Он говорил достаточно бессвязно. Голос дряхло дребезжал. — Однажды видел твоего отца. Он приходил ко мне в банк, искал работу. Но я ему не помог. Депрессия. Миллионы безработных. Ты похож на мать, — сказал он внезапно. — Хорошая была девочка. И хорошенькая. Рано умерла, слишком рано. А вот мне восемьдесят семь лет.