Вадим Левенталь - Маша Регина

Кто бы ни был автором Книги Бытия, он был не прав так же, как и автор «Капитала»: труд — не проклятие и не радость, а дар изгнанному из бессмысленного рая пролетарию (потому что любые орудия труда в конечном счете принадлежат Богу), труд — единственная возможность сбежать от экзистенциального ужаса. Маша заставляет — медленно, как будто в киселе — руки и ноги двигаться, приносит на кухню бумагу и карандаш, включает свет и, стиснув зубы, проводит линию. Каждое движение кистью руки мучительно, Маша прикусывает изнутри щеку, чтобы боль отвлекала от порывов свернуться в комочек и плакать. Постепенно — по мере того, как из белизны листа проступают черты лица, — Маша приотпускает щеку и наконец забывает про нее. Руки наливаются кровью, Маша хлопком закрывает окно, ставит вариться кофе и переходит за стол, сдвинув в угол немытые чашки.

На бумаге жирует лето. Свисают с деревьев налитые зеленой кровью листы, вздыхает в окне занавеска, на скамейке пахнет под солнцем лак, удерживая полы халата, сжимает колени старуха, из кармана она выуживает семечки и одной рукой отправляет их в рот, а другой — роняет вниз, где в пыли топчутся и гомонят голуби со злыми глазами. Маша раз за разом стирает старухе глаза и рисует их заново, пока не находит правильные — пустые, как стаканы с оставленным накануне на дне чаем.

В восемь утра Маше нужно быть на площадке, а в пять она доползает до кровати, чтобы хоть немного успокоиться. На кухонном столе остается запепленный лист со старухой. На обороте набросаны несколько сцен следующей картины.

Перед тем как проснуться от настойчивых звонков ассистента (будильникам она уже давно не доверяет), Маша видит сон про новое поколение мобильных телефонов, в которых стоит принять вызов — и вызывающий немедленно оказывается тут. Звонит Рома, Маша настойчиво жмет отбой, но — то ли кнопка заела, то ли конструкция телефона не предполагает такой функции — понимает, что Рома вот-вот будет тут, она ничего не может сделать и в бессилии дергает рукой.

Сон этот следует интерпретировать как подавляемое страстное желание вернуть Рому — конечно. Но нельзя не заметить, что он в каком-то смысле воспроизводит ситуацию полуторагодовой давности — в китайском ресторане с караоке, где Маша принимала телефон из рук А. А. с чувством игрока в пинбол, который прекрасно знает, что как бы то ни было, шарик вернется к воротам, если уж не пропадет там, где в еще более символичной игре — игре в классики — под финальной дугой дети пишут «огонь».

А было это так. Маша взяла трубку и три раза ответила «да» на три дурацких вопроса: ты в Питере? с А. А.? пригласишь? Рома приехал через полчаса. К тому времени Маша с А. А. уже успели перейти к пустой болтовне, смысл которой примерно как в игре в подкидного дурака — валет смешной истории из жизни побивается королем свежего анекдота, а выигрывает в результате тот, у кого на руках больше тузов общих воспоминаний. Выигрыш, впрочем, ни там, ни там никому не нужен — важно перебирать карты в руках.

Трясясь через полгорода в вонючей «восьмерке» в сторону моста Лейтенанта Шмидта, Рома думал, что едет наконец все выяснить до конца. В фантазии его он входил в кафе, где А. А. обнимал Машу, и предлагал А. А. выйти. Или, выпив рюмку водки, он вытирал губы тыльной стороной большого пальца, а потом спокойно сообщал Маше, когда она может забрать вещи. Маша оправдывалась, он принимал оправдания. Или не принимал. Но, войдя в пахнущий свининой ресторан, он попал совсем в другой темпоритм: Маша с А. А. были расслаблены, как оставленные без внимания улитки, улыбались ему, А. А. протянул руку (пришлось пожать), налил рюмку.

Глядя на усаживающегося напротив Рому, как он держит меню, как закуривает, как неловко задевает сигаретной пачкой полную до краев рюмку (А. А. тянется через стол подложить салфетку), Маша видела, что: Роме хочется сцены в достоевском духе, швыряния пачек в камин, полуторастраничных стилизованных диалогов, катания на тройках и эпилептических припадков — но Маша при всем желании не в состоянии была Роме подыграть. И не потому, что у нее не было сил, — напротив, она чувствовала, что сейчас могла бы хоть бородинское сражение снять (обманчивое ощущение, которое дарят нам легкие наркотики, к числу которых относится и алкоголь), — а потому, что ей было слишком хорошо, свое состояние абсолютного совпадения с происходящим она не готова была променять ни на какие определенные блага.

Минутная неловкость с пролитой водкой, заминка с выбором закуски (возьми свинину, мы ее только что ели, очень ничего, — Маша тычет пальцем в меню), за знакомство, Рома все еще мучительно искал повод спросить, что происходит, но А. А. уже вспомнил, как ведутся светские диалоги: я тут на днях был на выставке в музее фотографии…