Андрей Битов - Преподаватель симметрии

Конечно, Варфоломей был большой полководец. Но положение на фронтах...

Почему-то именно великим людям мы не позволяем предаться слабости, впасть в отчаяние. А это ведь тоже право! Отказывая им в этом самом нищем праве, мы не замечаем, что отказываем им в уме и человечности, а потом сами же страдаем, имея с этим дело. Надо полагать, что у великих и отчаяние великое, и слабость безмерна. Ибо где залог победы, как не на дне этой пропасти? Мы полагаем, что Наполеон проигрывает какую-нибудь свою единственную битву, потому что у него был насморк. Но мы не можем предположить, отчего у него этот насморк случился...

Все затмевал страх за Варфушеньку. Не больно ли много набежало беды на несчастного короля? Он, который возводил горы, стирал острова и насаждал звезды,- он всего лишь несчастный сын и несчастный отец, не больше нашего... Отчаяние, охватившее короля Варфоломея, трудно и отчаянием назвать - оно безмерно. И мокрый дождь со снегом сечет в лицо, и во всем теле мерзкий голодный предгриппозный озноб. Все смешалось в его голове: микро и макро. Варфушенька-елка, Вор-Адамс, хирург-каталка, черт-нечерт...

Как он так обсчитался! Думал, что завтра все успеет, и вдруг сегодня оказалось вчера. И этого только ему и не хватало.

А нет ни елки, ни каталки, ни тем более хирурга. И что с Варфушей-младшеньким? Ужасы рисовались бедному Варфоломею в виде мчащейся галопом герцогини с обескровленным Варфушенькой на руках. Что там? рука, нога? глаз, не дай Господи? Ухо? Ухо несколько успокоило несчастного короля: без уха и прожить можно. "Форцепс! - вдруг осенило, Варфоломея.- Ну, конечно же, Форцепс! Как он мог забыть..." Форцепса, гениального Форцепса, который славился на весь мир тем, что пришивал оторванные пальцы, руки, ноги, не то что уши... Он тут же бросился к телефону-автомату, и Форцепс был дома, и как же обрадовался ему Форцепс! Варфоломей должен был немедленно быть к нему... уши, пальцы - это все пустяки! В целлулоидовый мешочек и в холодильник - завтра все пришьем... это вам все страшно, а нам, врачам, не страшно... страшно это только, когда нож из сердца вынимать, если человек еще живой, а если труп, то уже не страшно... "Какой нож, какое сердце!" Варфоломей обмер и покрылся потом. "А помнишь, как мы плавали на "Кинг оф Самсинг"? Я тогда был скромным судовым врачом, подумать только! Да не беспокойся ты, все будет о'кей... Вспомни только, как мы с тобой всю судовую аптеку подчистую подмели! И я до конца плавания одним керосином всех лечил. И ведь ни одного члена команды за все плавание не потерял, и не болел ни один! Как огурчики сошли на берег! правда, несъедобные... Почему несъедобные, говоришь? Да керосином все воняли! - Форцепс хохотал.- Вали ко мне немедленно! какая еще матушка, что ты лепечешь... перелом? и ее поставим на ноги! завтра же и поставим... каталка? какая каталка... да у меня их тысячи, твоих колясок, бери любую! Что мне, такого дерьма для друга жалко? Слушай, не думал, что такая зануда! Будет тебе елка. Откуда? да у себя на участке срублю! да перестань ты - мой участок, что хочу, то и делаю..."

Форцепс был совершенно пьян. Варфоломей вырывал у него топор, которым тот метил срубить собственную ногу. "Слушай, зачем ты женился?" замахивался Форцепс. "Тебя спасал",-вырывал у него топор Варфоломей. "Неужто я был когда-то влюблен?!." "Был". "Какое счастье, что я не женат, тем более по любви..." И вот так, целясь в ногу Варфоломея, одним взмахом, профессионально, с одного удара, Форцепс удалил пушистую елочку перед роскошным особнячком елизаветинской эпохи - островок Великой Британии в стане лягушатников. "Мой дом - моя крепость,- заявил он камердинеру, выразившему решительное осуждение под маской непроницаемости,-захочу спалю. Проводи его величество в телефонную и соединись с его резиденцией". И, о счастье! - вдовствующая королева-мать была совершенно всем довольна: Мэгги вернулась! Ты не представляешь, что за прелесть наша Мэгги! она мне вымыла голову и завила! очаровательно... нет, голос у меня нормальный, просто мне неудобно говорить... Нет, они не вернулись, разве они должны были вернуться? Уверяю тебя, никого, кроме Мэгги... просто мне неудобно говорить, потому что у меня в руке зеркало. Нет никакой телеграммы, и никто не приезжал. А что, у нас будут еще гости на Рождество? какая прелесть! Приходи скорей, ты меня не узнаешь... Дать тебе Мэгги?..

Про Мэгги было не совсем ясно, а впрочем, почти ясно: она узнала, что герцогини не будет на Рождество. Герцогиня ее не переносила, Варфоломей никак не мог понять, за что: лучше фаворитки их принц им ни разу не приводил... Зато королева-мать обожала, и ее Варфоломей понимал. Герцогиня недоумевала, что в ней все находили; Варфоломей же недоумевал, что Мэгги могла найти в его сыне. Редкое бескорыстие! как всегда, в нужную минуту, как всегда, спасла, как всегда, выручила!.. "Милая Мэгги...- умилился Варфоломей.- Да было ли у них что-нибудь с этим проходимцем?..- почему-то подумал Варфоломей.- Она не такая..."