Александр Петров - Сестра Ноя

— Неплохо? – спросил я с поддевкой, зная невысокое мнение Маши о Борхесе.

— Гениально! Так можно написать только о любимом городе. Поэзия, почти белый стих…

После сытного обеда мы прошлись по мощеной улице и на крохотной площади увидели, как несколько пар танцуют под магнитофон аргентинское танго.

— А не тряхнуть ли нам стариной, подруга? Помнится, мы с тобой на школьном вечере танцевали танго.

— Ну что ты, Арсюш, – потупилась она, – ты только посмотри, как страстно они танцуют. Это не танец, а сплошная эротика. Кстати, раньше танцевали танго только в борделях. Пойдем в машину.

— Как скажешь, сеньора.

— Ну что, Арсюш, поедем смотреть ночной БА?

— Нет, достаточно, Маш. Я всё это много раз уже видел: дома, улицы, дворцы, пальмы, цветы… Люди как люди, ничем от наших не отличаются, только говорят по–испански. Мужики так же как у нас во дворе собираются в кучки обсудить политику, футбол, вкусный обед с мясом. Женщины кокетничают, как всюду. Ничего нового. Что еще? Горы – видел Кавказ, пампасы – что наши степи, животных можно и в зоопарке рассмотреть. Океан? Хватит с меня и нашего Черного моря. Так что, милая сестрица, пора обратно домой.

— Почему‑то я так и подумала, что ты долго здесь не выдержишь.

— Может и остался бы подольше, но не после моего паломничества. Привык, знаешь ли, к одиночеству, тишине и уединенной молитве. Остальное мне ни к чему. Так что, как сказала местная звезда Эвита Перрон: «Не плачь по мне, Аргентина!»

— Прощай, мой дорогой Ной! Я тебя люблю… – сказала Маша и вышла из автомобиля.

На следующий день Виктор отвез меня в аэропорт имени министра Пистарини. Чуть позже в зону таможенного досмотра доставили мальчика. Он оказался именно таким, как я себе представлял: тихий, грустный, молчаливый, с большими изучающими тебя глазами. Мы обнялись:

— Здравствуй, мой мальчик. Вот ты какой.

— Здравствуй, Дарси.

— Прочему Дарси, я ведь Арсений?

— У нас был садовник Дарси, он меня любил.

Виктор сдержанно обнял сына и передал его крохотную ручку мне: он твой. Я растерянно крутил головой в поиске Маши.

— Тебя что‑то беспокоит, Арсений? – спросил Виктор полушепотом.

— А разве Маша не придет меня проводить? – спросил я, недоуменно.

— Маша?.. Что с тобой, Арс? – Виктор смотрел на меня как на больного. – Маша умерла родами четыре года назад…

Прекрасное далёко

От чистого истока

В Прекрасное Далёко,

В Прекрасное Далёко

Я начинаю путь

(«Прекрасное далеко», сл. Ю. Энтина)

— Дарси, скажи, пожалуйста, – тихо произнес мальчик, – это я убил маму?

Мы долго сидели в накопителе аэропорта. За окнами лил дождь. Я молча пытался понять, что произошло. Мальчик рассматривал людей, интерьер, струи воды по стеклам витражей и так же молчал. Потом вдруг внезапно прояснилось, вышло красное солнце и затопило ярко–оранжевым светом все вокруг. Мы сели в самолет, он поднялся над мутной водой Ла Плата, развернулся над океаном, и в иллюминаторе мы с Павликом долго еще наблюдали роскошный закат солнца в алых, абрикосовых, оранжевых переливах. И вдруг прозвучали эти слова, первые со времени прощания с Виктором:

— Дарси, скажи, пожалуйста, это я убил маму?

— Нет, ну что ты, – прогудел я. – А почему ты об этом спрашиваешь?

— Но ведь мама умерла, когда меня рождала.

— О, Господи, Павлик, дорогой мой мальчик! Ну, что за фантазии! Маму твою Бог забрал к Себе.

— Почему? Мне не положено мамы? Я плохой?

— Нет, и ты не плохой, и мамы далеко не всем детям положены. Просто пришло время, Господь посчитал, что Маша готова идти к Нему на Суд и взял к Себе. И не наше дело об этом роптать. Просто надо это принять со смирением.

Павлик выскользнул из ремней, сполз с кресла, вскарабкался ко мне на колени и порывисто обнял за шею. Я почувствовал, как часто–часто бьется его сердечко, погладил рукой горячий выпуклый затылок, он вздохнул и успокоился. Отстранился, внимательно посмотрел на меня, вытер слезы и спросил:

— Арсений, – впервые он обратился ко мне по имени. – Ты ее тоже любишь?

— Да, мой мальчик, я люблю Машу. Она всегда со мной. – Я показал пальцем на левую часть груди: – Вот тут, в сердце.

— Ты тоже плачешь о ней?

— Нет… да…. Но это нехорошо. Не по–мужски. Это человеческая слабость.

— А мама к тебе приходит?

— Несколько раз она прилетала ко мне, и мы с ней говорили.

— Ко мне тоже…

— И как она к тебе приходит?

— Просто так… – пожал он плечами. – Как папа, или Михалыч, или Дарси. Она берет меня за руку, и мы гуляем по саду или по парку. Иногда садится рядом со мной в машину или вертолет и улыбается мне.