Стефан Гейм - Книга царя Давида

Его приближенные облегченно вздохнули.

Тщетно пытался я растолковать, что понадобятся месяцы, чтобы собрать столько народу; за это время Давид упрочит свое положение, найдет подкрепление и подготовит ответный удар.

Авессалом решил:

— Совет Хусия лучше совета Ахитофелова. Больше мне нечего было возразить, ибо Авессалом сказал свое слово.

Я сделал последнюю попытку.

Нескольким смышленым молодцам, которые умели не привлекать к себе внимания и пользовались моим доверием, было приказано неотступно следить за архитянином Хусием.

Вскоре один из них вернулся и доложил:

— Хусий побывал в тайном месте, где беседовал со священниками Авиафаром и Садоком; потом из этого дома вышла служанка; она миновала городские ворота и направилась к источнику Рогель. У источника Рогель служанка встретилась с Ионафаном, сыном Авиафара, и Ахимаасом, сыном Садока, после чего те двинулись к Иордану, мы — за ними.

— Хвалю за службу, — сказал я. — Служанка взята?

— Взята.

Привели служанку. Выглядела она испуганной и потрепанной, так как обращались с ней весьма сурово.

— Так что же ты передала Ионафану и Ахимаасу, сыновьям священников, при встрече у источника Рогель? — спросил я.

Она бросилась мне в ноги и заголосила:

— Раба ваша поклялась пред Богом священникам Авиафару и Садоку, что будет молчать.

Переубедить ее не удалось ни добрым словом, ни угрозами; пришлось кликнуть несколько дюжих мужчин и велеть, чтобы они развязали ей язык. Всю ночь провозились они со служанкой, но она упорствовала, а под утро ее крики стихли, она умерла, так ничего и не выдав.

К полудню прибежал другой из моих молодцов и доложил:

— Мы выследили священнических сынков до Бахурима, что на границе Иуды. В Бахуриме они зашли в один дом. Окружив его, мы ворвались туда, все обыскали, но ни Ионафана, ни Ахимааса не нашли; хозяйка уверяла, что они ушли за реку. Уже стемнело, поэтому мы дождались утра, чтобы найти их следы, однако утром никаких следов не обнаружилось; люди бранили нас, мол, слуги Давидовы их притесняли, а разбойники Авессаломовы грабят, поэтому мы поспешили вернуться и рассказать о случившемся.

Позднее было установлено, что Ионафан и Ахимаас спрятались в колодце на дворе того бахуримского дома; хозяйка растянула сверху покрывало, на которое насыпала крупы. Донесение Хусия попало через Иордан в Маханаим, где засел Давид; благодаря этому донесению Давид сумел сделать необходимые приготовления; у меня же не оказалось в руках никаких доказательств для Авессалома против Хусия, а также священников Авиафара и Садока.

Оставалось лишь следить за тем, как неспешно собирается войско Авессалома, как идут ссоры из-за нехватки припасов, как солдаты нападают на окрестные деревни и грабят крестьян, а потом пьянствуют, распутничают; многие разошлись по своим домам и кочевым шатрам. Если же кто и начинал говорить о деле Божьем, того высмеивали, называли дураком, ослиной башкой.

Этих примет было достаточно, чтобы понять, какова воля Божья; мой добрый совет отвергнут, значит. Господь обрек Авессалома на погибель. Когда Авессалом решил наконец переправляться через Иордан во главе своего разношерстного воинства, я оседлал моего осла и отправился домой, в Гило.

Там я собирался сделать кое-какие записи, привести в порядок некоторые дела и отдать последние распоряжения, прежде чем подобрать себе веревку покрепче.

Я отложил последнюю табличку; у меня было такое чувство, будто я пережил все те дни рядом с Ахитофелом.

— Гляжу, ты закончил, — сказал Иоглия. — Ну как? Хочешь купить?

Еще бы не хотеть! Записки проясняли многое из того, что раньше казалось темным. Но денег у меня было с собой маловато, а на них предстояло еще жить некоторое время. Кроме того, как перевезти столь опасный, секретный груз при моем-то опальном положении?

— Возьму недорого, — сказал Иоглия. —

Всего двести пятьдесят шекелей.

Я рассеянно улыбнулся.

Он заколебался.

— Ладно. Двести двадцать пять. Я взглянул на потолок.

— Это грабеж! Двести.

— Слушай, Иоглия, — сказал я, — можешь сохранить мне эти таблички за скромный задаток?

— Что значит «скромный»?

— Двадцать шекелей.

— Двадцать? Мой отец Ахитофел, да упокоит Господь его душу, из могилы встанет. Двадцать! Он начнет приходить ко мне не только в новолуние, а еженощно, за исключением субботы, чтобы…

Он запнулся.

— Что там такое? — вскрикнула Лилит.