Беник Сейранян - Пути и судьбы

И только сейчас Микаэл впервые признался самому себе в том, что любит Анну, любит так, как никогда никого еще не любил. Как раз поэтому все у них так невероятно сложно, но эта сложность и таит в себе то невыразимое счастье, о существовании которого он и не подозревал до своей встречи с Анной.

Через несколько дней Анна с Эдуардом выехали в Ленинград. Их провожали Микаэл и Каринэ.

Беседа с доктором Тандиляном не принесла никаких результатов, и Лена решила при первом удобном случае поговорить с самим Геронти Николаевичем. Быть может, этот хороший семьянин, прослывший среди сотрудников, приятелей и знакомых примерным отцом и мужем, поймет ее, посочувствует и даст добрый совет.

Директор клиники принял Лену очень любезно. Он даже не поленился оторвать свое тяжелое тело от кресла и подать стул дорогой гостье.

Лена обошлась без вступления. Опустив глаза и теребя в руках платочек, она ровным, бесстрастным голосом, будто речь шла о чем-то давно пережитом и наскучившем, рассказывала Геронти Николаевичу о своей семейной трагедии.

Геронти Николаевич постарался не подать виду, что все это ему давно и хорошо известно. Он слушал грустное повествование Лены с хмурым выражением лица, время от времени сочувственно качая головой. «Ай, ай, ай, — казалось говорил он, — что я слышу, Елена Ервандовна, может ли это быть?..»

Когда Лена замолкла, Геронти Николаевич снова поднялся с кресла и, подойдя к ней, дружески опустил руку на ее плечо.

— Поверьте мне, Елена Ервандовна, все это пустые разговоры, на которые не стоит обращать внимания. Вы думаете, мало врагов у нашего Микаэла? Ведь все это люди делают только от зависти, из одного желания напакостить. Им кажется, что они нашли единственное уязвимое место, потому что в науке им с Микаэлом не потягаться. Но мы им не позволим, мы…

Лена попыталась было объяснить, что это не сплетни, а, к глубокому сожалению, чистая правда, она ведь сама давно замечала. Фактов, правда, в руках у нее нет, но разговоры, разговоры, да вот еще две анонимки. И потом, разве отношение к ней Микаэла само по себе ничего не доказывает? Женщина в таких делах никогда не ошибается…

Лена не хотела признаваться, что она знает Анну, была у нее. Такое признание унизило бы ее и представило в невыгодном свете.

Геронти Николаевич прервал ее.

— Я не собираюсь подкладывать вам под голову мягкую подушку, Елена Ервандовна, но поймите одно, — и это не только мое мнение, но и мнение одного ответственного работника министерства, — наш Микаэл блестящая голова, это звезда первой величины, которая достойна украсить собой небосклон советской науки. А потому мы должны беречь его пуще глаза. И особенно это относится к вам, Елена Ервандовна, как к его, так сказать, «дражайшей половине». А прислушиваться ко всяким грязным пересудам и огорчать по пустякам такого человека, я бы сказал, — тут он отер платком капли пота со своей розоватой лысины, — ну… я бы сказал, это было бы просто преступлением…

Лена почувствовала, что если он скажет еще несколько слов в том же роде, она не выдержит и обрушит на эту тупую лысую голову град оскорблений.

Губы ее искривила горькая улыбка. Эти люди никак не хотят попять, что она не враг Микаэлу, что он ей близок и дорог, а достоинств его она никогда не отрицала. Но почему они считают, что ему дано право втаптывать в грязь достоинство жены, унижать ее перед всеми? Какая связь между всем этим и талантом Микаэла?.. И, наконец, почему эти люди делают из него какого-то идола, перед которым следует преклоняться?..

Мигом взвесив все это, Лена пришла к выводу, что продолжать беседу «с этим идиотом» не имеет никакого смысла. Все равно он не захочет и не сможет понять ее, как не понял ее и Тандилян.

Им — и директору клиники, и доктору Тандиляну, и «ответственному работнику министерства» — нужна, по-видимому, лишь одна половина жизни Микаэла, их интересует только «профессор Аразян». А до того, как он живет вне науки, им нет никакого дела. Это — частная жизнь профессора, нечто чисто личное, куда грешно даже заглядывать.

Поспешно простившись с Геронти Николаевичем, Лена ушла. Всю дорогу она продолжала мысленно спорить с ним, с Микаэлом, с Анной. Надеясь хоть на время отделаться от своих неотвязных мыслей, она решила прогуляться по скверу.

Дорожка в сквере была усыпана осенними листьями, желтыми, красными. Ветер вздымал их, кружил в воздухе и, перенося с места на место, собирал в кучки. Мягко шелестели, склоняясь друг к другу, верхушки полуоблетевших тополей, и во всех уголках притихшего сквера слышался печальный шепот: «Осень, осень…»