Беник Сейранян - Пути и судьбы

Она долго подсчитывала в уме, что сможет сделать на заработанные деньги. Даже во сне не оставляли ее эти мысли.

…Вот она проходит по шумному рынку. Вокруг разные фрукты, овощи, мясо, рыба… Продавцы дергают ее за платье, зазывают, расхваливают свои товары: «Ох, ох, ох, какой арбуз, погляди-ка!.. Сюда, сюда, барыня, сюда!..»

Сона смеется мысленно: «Тоже, нашли барыню, помилуй бог!..» Но, взглянув на свое платье, она цепенеет от изумления: все на ней новое, пестрое, шуршащее. А в руке зажаты деньги — откуда столько?.. Ну, как же, вспомнила: ведь перс сегодня уплатил ей за целый месяц вперед…

Сона знает, понимает, что все это во сне — кто бы дал ей такое платье?.. Но вдруг мозг ее пронизывает мысль о муже: ведь Тигран в тюрьме, имеет ли она право так одеваться?.. Что скажут люди?..

А вокруг — шум, веселье. Купцы расхваливают свои товары, зазывают…

Утром Сона ждала большая неприятность. Едва открыв глаза, она увидела, что мешок с орехами пуст… Ни одного орешка!.. Вот это действительно сон! И если бы не скорлупа в углу (ее Сона думала утром собрать в другой мешок), никто бы не поверил, что в их доме были орехи, взятые у торговца под залог нескольких несчастных грошей, полученных за стирку…

Сона быстро растолкала детей. Спросонья они подняли страшный рев.

— Мы не трогали орехов, — скулили они, — их, вероятно, съели мыши…

Сона не на шутку рассердилась. Схватив хворостину, она заперла дверь и беспощадно отстегала детей — всех до одного, без разбора. Слишком велико было ее отчаяние, слишком тяжела обида; она негодовала на весь мир, на свою судьбу, даже на бога, которого она всегда так свято чтила.

Ну, что теперь делать? Все, все пропало — деньги, надежды, хлеб. А в город хоть носу не показывай — как взглянуть в глаза персу-лавочнику…

Позже, вспоминая об этом случае, Сона утешалась: «Ну, и черт с ним, по крайней мере мои мальчишки хоть досыта орехов поели».

Почти такая же история повторилась и с конфетами, принесенными ею с фабрики Дадашева. Ребята дважды обертывали каждую конфету бумажкой — так она весила больше, — а получившийся «излишек» с аппетитом поедали. Но плутовство это скоро было раскрыто, и фабрикант перестал давать Сона работу.

Удачнее получилось с синькой, хотя ребятам новая работа пришлась не по вкусу. Они ворчали и крутили носами. На что им синька? Ее ведь не съешь и не выпьешь! Очень весело — сидеть до полуночи и рассыпать ложкой этот синий порошок по бумажным пакетикам…

Если б не шалости Аби, дети совсем бы заскучали. Но этот озорник незаметно слюнявил пальцы и, окунув их в синьку, мазал ею нос и щеки кому-нибудь из братьев. Поднимался хохот.

В виде награды Сона выдавала по полкуска сахара тому из детей, кто раньше других наполнит синькой пятьдесят пакетов.

Почти всегда сахар доставался Левону, реже — Аби. Но маленький пройдоха не хотел лишаться удовольствия: не успевал Левон получить свою награду, как Аби вырывал ее у него из рук, засовывал в рот и, громко смеясь, пускался наутек. И вдруг среди ночи во дворе подымалась страшная возня.

Но что было толку от трепки, которую Аби получал от Левона? Подумаешь, горе какое!.. Он спокойно возвращался, садился рядом с матерью и, точно для того, чтобы раздразнить Левона, невинно спрашивал:

— Ма, а, ма, знает ли сам сахар, что он такой сладкий?..

Микаэл и Арменак исподтишка фыркали, мать грустно улыбалась, а Левон подносил кулак к самому носу Аби и так же невинно спрашивал:

— А знает ли этот кулак, какой он тяжелый?..

Все от души смеялись, и громче всех сам Аби.

Вскоре синька сменилась содой, а потом перцем. Так перебивалась Сона в течение целого года. Она умудрялась даже отложить кое-что для передач мужу. Ее и без того слабое здоровье со дня на день ухудшалось. Приступы удушающего кашля сотрясали не только тело несчастной женщины; от них, казалось, дрожала даже паутина в сырых углах под потолком их низенького ветхого домика.

— Тонко прядет, — говорила старая Ази, многозначительно поглядывая на потолок. И ребятам казалось, что и в груди их матери тоже поселился какой-то паук; он сосет ее сердце и легкие и прядет вот такую же тонкую-тонкую губительную нить…

Со дня рождения ни один из ребят Сона не знал обуви: где взять столько денег? И дети постоянно ходили босые, разве что иногда обувь им заменяли шерстяные носки, подшитые кусками козьей шкурки.

Когда старший, Микаэл, подрос и начал ходить в школу, пришлось поломать голову, во что его обуть. И Сона нашла выход. Покопавшись по сорным ящикам, насобирала она старые суконные лоскуты и состряпала сыну чусты, подшив их таким же ветхим войлоком. Даже в снег и мороз Микаэл ходил в этих чустах в школу, одевая их поверх шерстяных носков.