Юрий Трещев - Город грехов

— Таков путь заблуждения… — сказал философ, выслушав история человека в очках.

— Человека по кругу водит бес… — сказал артист. Он встал и пошел, сам не зная, куда идет…

— Куда ты?.. — заикаясь, спросил писатель и встал, озираясь. — Где мы?..

Пейзаж был дикий, вызывающий удивление и страх…

Утром писатель, философ и актер продолжили свое странствие по кругам ада.

Они шли и обменивались репликами, изливали в патетических монологах свое душевное состояние, придавая беседе черты драмы, события в которой постепенно приобрели облик некой мистерии, выраженной в речах действующих лиц и в восклицаниях от «автора», расцвеченных наглядными и гадательными подробностями.

Обогнув скалу, они остановились на краю обрыва.

— Я не вижу города… кто мне скажет, что случилось с городом?.. — Артист изобразил на лице недоумение и страх.

— Говорят, архитектор стер город с лица земли… и ничего не выросло на пустом месте… и жители его сами себя позабыли… — сказал старик в очках.

— Не архитектор, а вода стерла город…

— Не вода, а поток грязи с гор… — заговорил прохожий, появившийся вдруг среди странников. — Стронулось с места все, деревья, дома… все ходило ходуном, друг на друга валилось… звоны с колоколен в уши ударяли… доносился подземный гул, напоминающий рычание… и казалось это рычание голосом ада…

— Жуткое зрелище… кстати, кто вы такой?.. эй, ты куда?.. исчез…

— Вы меня не узнаете?.. — прохожий заискивающе глянул на артиста.

— Нет…

— Вы артист…

— Вы что-то путаете… — артист поднял воротник плаща. — Кажется, погода меняется… надо искать убежище…

— Ничего я не путаю… — пробормотал прохожий.

— Артист, это персонаж из твоей драмы?.. — спросил писатель.

— Он врач… принимал роды у моей жены… я бы не стал его превозносить, но и проклинать его не стоит… в их роду все были врачами… помню, увидев его, я удивился, он был моей копией… я даже подумал, не схожу ли я с ума… правда, если это было безумие, то довольно странное безумие, хотя для безумия вполне естественно быть странным…

Несколько дней лил дождь.

Непогоду странники пережидали в пещере. Лишь иногда они выползали наружу, вымазав лица сажей и нагоняя страх на случайных прохожих, которым они казались мертвецами или бесами, готовыми вести их прямой дорогой в ад…

Этот был самый дождливый день в году. Он длился и длился.

Наконец день погас.

И дождь перестал.

Воцарилась ночь, которую освещала луна. Она странно действовала на спящих странников.

Во сне писатель обнимал блаженную, но сон прошел и, ощупав пустое ложе, он рассмеялся сквозь слезы.

Философ приоткрыл веки. Он лежал и размышлял с открытыми глазами. И смеха, и слез он давно лишился. Женщин он избегал даже во сне.

Писатель не смог снова заснуть, слонялся по пещере, натыкаясь на стены, мучил, терзал, оскорблял себя и воздух вопросами.

Артист спал. Заснул в одном сне, и, изведав разочарование, горькое и стыдное, он проснулся в другом более счастливом сне. Так ему показалось.

Он плыл на пароме. Небо было чистое, ни облачка, и вдруг разыгралась буря. Паром налетел на риф, перевернулся и затонул. Артист чудом спасся. Волны выбросили его на берег птичьего острова. Птицы сидели рядами, подражая зрителям в театре, и смотрели на артиста как на актера на сцене. Он был облеплен перьями. Голову его украшала корона из водорослей.

Нелепо всхлипнув, артист очнулся.

— Тебе опять приснился птичий остров?..

— Да… а ты откуда знаешь?..

— У тебя сохранился клюв и неуклюжесть птичьего туловища…

Артист поведал писателю историю о том, как он очутился на острове, как лежал на песке и смотрел на скалы, избитые морем, как ползал среди утопленников, искал примадонну, лил слезы и испускал вздохи о сыне, не успевшем родиться. Он изображал безумие.

Писатель слушал его и изображал сочувствие.

Философ спал.

Спали и прочие лишние люди, на которых судьба ополчилась, насылая на них несчастье за несчастьем. Они рыдали и стонали во сне. Кто-то окликал мать, отца, сына, дочь, кто-то пытался выпутаться из душащей его петли.

Лишь бог не спал. Он созерцал…

Выглянуло солнце, и ад, в котором пребывали странники, превратился в рай…

Писатель лежал и прислушивался к невнятному пению цикад, сопровождающих бред незнакомца, который рассказывал писателю свою историю.

— Я бежал от объятий жены, думал попаду в рай, и очутился в аду… несколько дней блуждал разум мой во мраке преисподней… я был достаточно напуган и обогащен этим опытом и стал искать лекарство от этой тьмы, облаченной в тогу, но, увы… за лекарством надо было идти в другое место…