Юрий Трещев - Избавитель

— Который теперь час?.. — спросил Фома.

— Должно быть около девяти… похоже, что я уже не дождусь покойника… он преподавал у нас в школе рисование… пошла прочь… — Сторож пнул ногой суку. Сука жалобно взвизгнула, отошла. — Сколько я не встречал художников, все они никуда не годились, или в петлю или в сумасшедший дом… — Вскользь глянув на Фому, он обкусил пересохшую кожу на губах, сплюнул. Фома ничего не ответил. — А вы, наверное, тоже художник… — Сторож простодушно рассмеялся. — Нет, ну и, слава Богу… скоро я уеду отсюда, осточертел мне этот город, здесь больше покойников, чем живых людей… поеду на север к брату, дни по пальцам отсчитываю… там благодать…

Недослушав, Фома ушел, хлюпая галошами по красноватой жиже. Сторож задумчиво посмотрел ему в след. Фома, как будто почувствовал его взгляд, забеспокоился, ускорил шаг, почти побежал и… наткнулся на стену камеры…

В камере было сумрачно и душно. Тяжело дыша, Фома подошел к окну. Откуда-то из темноты донеслись сигналы точного времени. Заиграл гимн. Неожиданно дверь камеры ржаво заскрипела, приоткрылась…

По Денежному переулку Фома спустился вниз к Болотной набережной, медленно, боком обошел дом с крыльями флигелей, затаился под окнами. На мгновение Лиза проявилась в дрожащем мороке стекол, исчезла, снова выплыла, уже другая. На ней было длинное платье, спадающее складками. Шею обвивал желтый шарф. Болтающие концы шарфа переплелись. Что-то звякнуло, покатилось. Скрипнула, приоткрылась дверь. Лиза вышла на террасу.

Фома окликнул ее.

Лиза с удивлением и беспокойно посмотрела на незнакомца в клетчатом пиджаке.

— Боже мой, вы?.. неужели это вы?..

— Я, вот… — Фома принужденно улыбнулся и протянул ей пионы.

— Какое чудо… — Лиза прижала пионы к щекам, пряча темные с зеленым отливом глаза. Лицо ее горело. Около часа они ходили по улицам. Их неотступно преследовала тень агента…

Небо уже начало выцветать, когда Лиза и Фома вернулись к дому с крыльями флигелей. Лиза поднялись на террасу, и потерялась в цветах. На террасе повсюду были цветы, пурпурные, с черными улыбчивыми глазами. Плющ карабкался и по столбам, и по балкам.

— Мы еще увидимся?.. — спросил Фома, думая о чем-то дозволенном и недозволенном.

— Завтра я не смогу… если только в четверг, на приеме у Графини… а вы милый… — Лиза завила ему кудри наподобие гиацинта и рассмеялась русалочьим смехом. — Ну, я пошла…

Фома проводил ее взглядом, постоял, ожидая, когда вспыхнет свет в ее окне.

Мимо прошел Иосиф. Фома невольно съежился. Лицо Иосифа просто поразило его…

Всю ночь Фома пил разбавленное водой вино и что-то писал…

В окно заглянуло утро, блеклое, обещающее зной и духоту. Фома невольно потянулся и глянул в окно. С криком над террасой пронеслись ласточки, ловя тополиную моль. Он подошел к окну, загляделся, рассеянно отрывая засохшие листья герани, вдруг с криком зевнул.

Девочка, сидевшая на скамейке под окнами, узколицая, с тощими рыжими косичками испуганно вскинулась и дернула за рукав деву неопределенного возраста в темно-коричневом платье с вышивкой.

— Тетя…

— Да…

— Тетя, проснись…

— Ну что еще?.. — Дева подобрала спицы. Она вязала и не заметила, как уснула.

— Так, ничего… — розовые губки девочки сложились в гримасу, а ее меняющиеся, мечтательные глазки перебежали с неба, неподвижно висящего над домами, на сандалии, одетые на босую ногу. Она поцарапала искусанные комарами щиколотки, подтянула сползшие гармошкой чулки.

Дева обняла девочку и вздохнула. Уже год девочка жила с ней. Щурясь и заслоняясь рукой от краснеющего солнца, дева вскользь глянула на незнакомца в клетчатом пиджаке, который вышел из подъезда дома. Лицо бледное, с черными, обвисшими мешками под глазами. Улыбаясь как в ознобе, он говорил что-то невнятное молодой, привлекательной на вид деве в облегающем плаще с прозеленью.

«Боже мой, не может быть… это же Кошмаров…»

Весь день стояла ясная погода. К вечеру появились легкие, кучевые облака, пожалуй, и грязноватые. Я, как обычно, сидела на перекрашенной желтого цвета скамейке у клумб. Все мерцало, плыло перед глазами. И вдруг я увидела его. Он медленно подымался по лестнице на террасу. (Далее шли многозначительные многоточия). Нет нужды называть его имя. Забавный тип. Он поцеловал мне руку. У меня даже дыхание перехватило. Наговорил мне комплиментов. Думаю, я их еще заслуживаю. Если только он не завзятый Дон Жуан. Он был так нежен со мной, так благороден, и так неловок. Целуя руку, он наступил мне на ногу, сказал, «спасибо», вместо «извините»… Вот, расплакалась, как дура…