Юрий Трещев - Избавитель

Запрокинув голову, Фома нервно рассмеялся, зевнул, умыл лицо ладонями.

Виясь, от реки поднимались белые столбы дыма, обволакивая стрельчатый силуэт колокольни, этажами спускающуюся к воде Башню.

У воды вдруг обрисовалась сгорбленная фигура Марка. Фома неприятно удивился и все же подошел к нему.

— Ты что там делаешь, решил утопиться?..

— А-а, это ты… Лиза от меня ушла… вот так вот…

— Как ушла?.. куда?.. — Фома вымученно улыбнулся. Весь какой-то запущенный, закопченный, страшноватый Марк вызывал и жалость, и брезгливость.

— Сказала, что я не ее отец… откуда только она узнала?.. — Марк как-то странно рассмеялся и потянул его вверх по лестницам…

В комнате Марка царило запустение, было холодно. Не раздеваясь, Фома сел на продавленную кушетку. Откуда-то из глубин дома доносились смутные звуки музыки, затихали, снова жутко повторялись.

— Не представляю, что мне теперь делать… — Сдвинув гардины, Марк выглянул в окно. Все еще шел дождь. Город казался вымершим, вымышленным.

— И не нужно ничего делать… — Фома выпил вина теплого, терпкого на вкус.

— Может быть, я был слишком требовательным к ней?..

— Или равнодушным… — Фома откинулся спиной к стене и, скосив глаза, глянул на коврик, на котором юные девы соблазнялись свирелями фавнов. Он чувствовал себя как-то странно. Марк раздражал его своим отчаянием, оно казалось ему искусственным, вызывало протест, и в то же самое время он испытывал какое-то мучительное наслаждение. Прикрыв глаза рукой, он слушал Марка, который вспоминал какие-то ненужные подробности, имена, письма, найденные в ящике стола в комнате Лизы.

— Вот послушай, что она тут написала… вначале я ничего не мог разобрать, просто ужасный подчерк… — Полушепотом Марк прочитал несколько строк. — Тут есть одно место… погоди-ка… это стихи… песнь седьмая… так странно отзывается интонацией…

В голосе Марка Фома уловил нотки голоса Лизы, ее мягкость, нежность.

«Странные стихи…» — подумал Фома. От стихов веяло какой-то не детской усталостью. Они имели какую-то странную власть, затягивали, проникали до самого сердца…

Тягостное молчание. Фома открыл глаза. Коврик был залит светом, и тени на нем были как живые, бледные, нежные призраки. В роении теней, пятен, по-разному окрашенных, прояснилась нежная округлость ее плеча, лицо. Своей бледностью оно напоминало глубь опала. Он назвал ее по имени и потянулся к ней, наступив на пятно лунного света. Она тихо вскрикнула. Глаза ее зыбко блеснули. Она плакала и терялась в опаловых пятнах, и он понял, что тоже плачет, не зная от чего. Так бывает во сне…

Очнулся он на полу. Лицо исцарапано, перепачкано кровью, паутиной. По всей видимости, с ним случился припадок. Он поискал Марка. Его нигде не было. Недоумевая, он вышел во двор. Марк стоял у лестницы, как-то дико оглядываясь, и вдруг погрузился в сырые и темные заросли, вынырнул босой, растрепанный, в рубашке до колен и побежал, прихрамывая и гулко хлопая досками настила, к дровяному сараю, где его и нашел Фома бьющимся в судорогах. В темноте он наткнулся лицом на гвоздь. Стена была сплошь утыкана ржавыми гвоздями, на которых он сушил травы…

Марка увезли в карете скорой помощи.

Час или два Фома слонялся по пустым комнатам, потом лег на кушетку… и очутился в каком-то странном месте. Вокруг не было ни души, пусто и тихо. Вдоль улицы стояли брошенные дома. Он заглянул в один дом, в другой, заплакал и побежал, как в детстве. Шаги удлинялись. Уже он летел, приподнятый каким-то неощутимым ветром. Он не удивился тому, что может летать, и лишь боялся запутаться в обвисших над улицей проводах. У белых камней он увидел девочку с тощими косичками.

— Что это за место?.. — спросил он ее.

— Какая разница, место как место… — Присев на корточки, она выдула из-под сучьев языки пламени. Когда сучья разгорелись, она легла по одну сторону от костра, а он по другую. В сумерках и тишине сна ее лицо казалось расплывчатым опаловым пятном.

— Иди ко мне… — неожиданно предложила она. Он медлил. Извиваясь, как змея, она медленно-медленно подползла к нему. Он вздрогнул, почувствовав все ее юное тело, такое гибкое и отзывчивое, и очнулся…

На город спускались сумерки. На фоне потерявшего краски неба темнел мрачный силуэт Башни. Низ Башни скрадывала пелена тумана. Медленно, оглядываясь, Фома обошел пустые комнаты, подобрал с пола листки со стихами и вышел на улицу.

Туман густел. Он ускорил шаг, свернул на Болотную улицу, потом налево, направо и вышел к кладбищу. У ворот кладбища сидел сторож. Рядом крутилась белая в подпалинах сука.