Гари Штейнгарт - Абсурдистан

— Ш-ш, — прошипел Алеша-Боб, поднося палец к губам. — Сейчас тихий час, Миша.

Наш самолет приближался к городу Свани. При свете раннего вечера мы увидели зеленую гористую местность, окруженную участками пустыни, а еще там были какие-то выбоины, заполненные чем-то жидким, напоминавшим испражнения больного гастритом. Чем ниже мы опускались, тем явственнее становилась битва между горами и пустыней. Пустыня была испещрена озерами, переливавшимися всеми цветами радуги из-за промышленных отходов; порой озера были окружены синими куполами — это были не то мечети, не то маленькие нефтеперерабатывающие заводы.

Я не сразу осознал, что мы добрались до основного водного массива и что тусклая серая лента — это Каспийское море. Нефтяные вышки соединяли береговую линию с пустыней, а в море виднелись нефтяные платформы, связанные трубопроводами.

Мы быстро спускались в этот апокалипсис. Очевидно, я неверно судил не только о границах моря, но и о глубине местного неба, которое словно обрушивалось под нами, видимо верно оценив груз денег, прибывший из Европы, и ожидая, что долларовые купюры и евро скоро хлынут на правящий класс, как снежная лавина.

Когда самолет совершил посадку, деревенские жители в эконом-классе зааплодировали, радуясь безопасному приземлению, что характерно для третьего мира; мы же в первом классе предпочли держать руки на коленях. Мы проехали мимо плаката. Три стильных тинейджера — рыжеволосая красотка, азиатская куколка и юный негр — критически разглядывали нас своими пустыми красивыми глазами. «МНОГОЦВЕТНЫЙ ФЛАГ БЕНЕТТОНА ПРИВЕТСТВУЕТ ВАС В ГОРОДЕ СВАНИ», — гласила надпись на плакате.

Недавно построенное здание аэропорта продолжало эту прогрессивную тему: оно походило на монгольскую юрту, сделанную из тонированного стекла и рифленого железа; кое-где виднелись трубы — дизайн, характерный для стран, богатых полезными ископаемыми: они мечутся между восточной экзотикой и западной обезличенностью. Внутри здание представляло собой прохладный железный сарай, наполненный запахами от прилавков с косметикой и от лотков, где продавали свежеиспеченные багеты и самые изысканные йогурты. Интерьер украшали маленькие флажки стран мира и огромный флаг «Майкрософта» — они свисали со стропил, напоминая, что все мы — граждане земного шара, которые любят путешествия и компьютеры.

Однако абсурдистанцы еще не привыкли к новому всемирному порядку. Не обращая внимания на соблазны современности вокруг них, они ринулись к паспортному контролю, что-то выкрикивая на своем непонятном местном наречии и толкая друг друга сумками. У Алеши-Боба была абсурдистанская многоразовая виза, ставившая его в привилегированное положение, в то время как мы с Тимофеем вынуждены были стоять в бесконечной очереди для иностранцев, ожидая, пока нас сфотографируют для визы.

Но помощь не замедлила явиться. Группа толстяков в синих рубашках с эполетами величиной с кирпич уже кружила вокруг меня, осматривая мою тушу теплыми южными глазами. Да будет вам известно, что я тучный, но привлекательный: голова моя пропорциональна торсу, а жир распределен равномерно по всему телу (за исключением обвислого зада). А вот эти ребята из Абсурдистана, как большинство толстяков, походили на огромные шатры, и головки у них были крошечные. У одного из них на груди болталась камера.

— Простите меня, — спросил он по-русски — на общем языке всей бывшей советской империи, — какой вы национальности?

Я печально продемонстрировал русский паспорт.

— Нет, нет, — рассмеялся толстяк. — Я имею в виду национальность.

— Еврей, — ответил я, похлопав себя по носу: до меня дошло, о чем он спрашивает.

Фотограф прижал руку к сердцу.

— Для меня это большая честь, — сказал он. — У еврейского народа долгая и мирная история в нашей стране. Они наши братья, и их враги — наши враги. Когда вы находитесь в Абсурдистане, то моя мать — ваша мать, моя жена — ваша сестра, и в моем колодце всегда найдется для вас вода.

— О, спасибо, — ответил я.

— Еврей не должен ждать в очереди, чтобы его сфотографировали. Позвольте мне сделать это для вас прямо сейчас. Улыбнитесь, мистер!

— Пожалуйста, снимите также моего слугу, — попросил я.

— Улыбнитесь, слуга!

Тимофей вздохнул и перекрестился. Мне вручили две маленькие фотографии.

— Вы помните, что я сказал насчет того, что моя мать — ваша мать? — спросил фотограф. — Ну так вот, к несчастью, наша мать в больнице, у нее цирроз печени и келоидный шрам на левом ухе. Нельзя ли…