Гари Штейнгарт - Абсурдистан

— Уф, уф, уф, — хрюкал я вместе с хором. — Уф, дерьмо, — добавил я.

— Я знаю, вы с Алешей любите эту песню, — сказала Люба. — Я ее без конца запускаю. Это гораздо лучше, чем техно и русский поп.

— Что касается популярной музыки, — заговорил я авторитетным тоном бывшего питомца факультета мультикультурных исследований, — тебе следует слушать главным образом хип-хоп Восточного побережья и гетто-тек из Детройта. Мы должны категорически отвергнуть европейскую музыку. Ты меня слышишь, Люба?

— Категорически! — послушно повторила Люба. Она смотрела на меня своими серыми глазами, и взгляд был отсутствующий. — Михаил, — обратилась вдруг она ко мне официально. На основании жизненного опыта мне известно, что когда меня так называют, то хотят за что-то наказать. Я выжидательно смотрел на нее. — Помоги мне перейти в иудаизм, — попросила Люба. Она плюхнулась на оранжевое одеяло, прижала к животу худые ноги и устремила на меня любознательный взгляд. Я ощутил нежность и тепло в животе, которое начало распространяться ниже. Я смотрел на Любу, сидевшую рядом, такую маленькую и юную, в плотно облегающем платье. Две твердые пельмешки ее попки терлись о мое бедро. Мне нужно было сосредоточиться на теме беседы. Итак, о чем она говорила? О евреях? О переходе в другую веру? Мне было что сказать на эту тему.

— Превратиться в еврейку — не очень-то хорошая идея, — начал я таким суровым тоном, словно речь шла о превращении в навозного жука. — Что бы ты ни думала об иудаизме, Люба, в конце концов это просто закодированная система тревог. Это способ держать в узде народ, и без того нервный и оклеветанный. Это проигрышный вариант для всех, имеющих к этому отношение, — для еврея, для его друга, а в конечном счете — даже для его врага.

Мои слова не убедили Любу.

— Ты и твой отец — единственные хорошие люди в моей жизни, — сказала она. — И я хочу быть связанной с вами чем-то существенным. Подумай, как здорово будет, если мы сможем молиться одному Богу, — она встряхнула белокурой головкой со спутанными волосами, — и если мы сможем жить одной жизнью.

Вторую часть последнего предложения я решил пока что оставить без внимания, потому что вся ложь и все увертки в мире не стерли бы ее жалобную, неосуществимую мольбу из моих ушей. Так что я хотел по крайней мере вывести ее из заблуждения насчет первой идеи.

— Люба, — произнес я самым ровным (и самым омерзительным) голосом, — ты должна понять, что Бога нет.

Люба повернула ко мне свое розовое личико и одарила одной из своих улыбок, продемонстрировав тридцать один зуб (один резец пришлось удалить прошлым летом, когда она пыталась разгрызть грецкий орех).

— Конечно, Бог есть, — возразила она.

— Нет, нету, — сказал я. — Фактически та часть души, которую мы приберегаем для Бога, — это негативное пространство, где гнездятся наши худшие чувства: зависть, гнев, оправдание насилия и ненависти. Если тебя действительно интересует иудаизм, Люба, тебе следует внимательно прочесть Ветхий Завет. Ты должна обратить особое внимание на характер еврейского Бога и Его полнейшее презрение ко всему демократическому и мультикультурному. Я думаю, что Ветхий Завет убедительно подтверждает мою точку зрения, страница за страницей.

Люба рассмеялась в ответ на мою маленькую тираду.

— Я думаю, ты по-своему веришь в Бога, — заметила она. Затем добавила: — Ты смешной человек.

Ах, дерзость юности! Непринужденная манера выражать свои мысли! Кто она такая, эта Люба, эта девушка, которую мой отец несколько лет тому назад вызволил из какого-то астраханского колхоза — всю покрытую кровоподтеками и свиными фекалиями? Этот угрюмый подросток, которого он удочерил, — ему хотелось иметь дочь, а не меня. Худенькая, преданная девчонка, к тому же без этого дразнящего багрового khui, который ему так хотелось обрезать. Я всегда думал о Любе как о современном варианте Фенечки, крестьянки-домоправительницы, тупой и ограниченной, которая падает в объятия доброго помещика Кирсанова, — в этом римейке фильма его играет Любимый Папа. Моя способность неверно судить о людях поистине поразительна. Люба — это не Фенечка. Она скорее современная Анна Каренина или эта глупая девчушка Наташа из «Войны и мира».

— О, сейчас будет мое любимое место в песне, — прерывает мои размышления Люба. Она встает на ноги с постели и, вращая бедрами, как американская студентка университета, подпевает: