Гари Штейнгарт - Абсурдистан

— Я самый щедрый человек в мире, — сказал я вслух, глядя на спящих русских, у которых животы были набиты дорогой пищей, купленной мною. — А любой, кто этого не понимает, — глупая, неблагодарная сука.

Я скатился по лестнице в подвал, где нашел своего слугу, Тимофея, спавшего на запачканном матрасе возле моей драгоценной немецкой стиральной машины. Руки он по-ангельски подложил под большую голову. Тимофей громко храпел. Шнур от парового утюга «Дэу», который я подарил ему на Новый год, был несколько раз обвязан вокруг его ноги, чтобы другие слуги не украли. Я подумал было швырнуть в него туфлю, но вместо этого легонько ткнул ногой в живот.

— Подъем! — прорычал я. — Вставай, Тимофей! Вставай!

— Пожалуйста, простите меня, батюшка, — инстинктивно забормотал Тимофей, пытаясь стряхнуть с себя остатки сна. — Тимофей — всего лишь грешник, как и все остальные.

— Пеки пироги, — приказал я слуге, нависая над ним, так что он в страхе вытянул руки. Он шептал что-то неразборчивое. Я попытался объяснить: — Пироги с мясом, пироги с капустой, пироги с олениной. Я хочу, чтобы ты не останавливаясь пек пироги, ты слышишь? И я хочу съесть прямо сейчас все, что есть в холодильнике. Не разочаровывай меня, Тимофей.

— Да, батюшка! — воскликнул Тимофей. — Пироги, пироги, пироги. — Он вскочил со своего матраса и принялся метаться по всему подвалу, будя слуг и приказывая им подняться по лестнице. В доме стало шумно от бурной деятельности. Как всегда в сложной ситуации, слуги начали вымещать свое раздражение друг на друге. Евгения, моя толстая кухарка, колошматила своего гражданского мужа Антона, а он в свою очередь придирался к Ларисе Ивановне, хорошенькой новой служанке. Я вернулся в свой кабинет психоаналитика и подобрал лэптоп. Расторопный Тимофей уже поставил на мой письменный стол банку с паштетом из лосося, половина которого была съедена, и консервированные артишоки. Я принялся засовывать пищу в рот обеими дрожащими руками, в то время как письмо Руанны выползало из принтера.

Штейнфарб. Я мог сейчас его представить: уродливый маленький человечек с сухими губами и черными волосами, как у индейца-мохаука, подстриженными в тинейджерском стиле; под глазами — темные мешки, словно у ящерицы. И все его манеры фальшивые — и деланный смех, и показное добродушие. Вероятно, он обрюхатил половину класса, где ведет занятия по писательскому мастерству. Главным достижением в жизни у Руанны было то, что она ни разу не забеременела, дожив до солидного возраста — двадцати пяти лет. Она была единственной женщиной в их семье, у которой не было детей, за что ее нещадно высмеивали родственники. Теперь же она была в опасности. И как только она забеременеет от Штейнфарба, она будет рожать беспрерывно. Как только девушка со 173-й улицы «залетит», она постоянно ходит беременная — до менопаузы.

Я перечитал письмо. Его писала не моя Руанна. Исчезли юмор и ярость. И любовь, которую отдавали либо без всяких условий, либо с защитной сдержанностью женщины, выросшей в бедности. Она заявила, что Штейнфарб восстанавливает ее «чувство собственного дастоинства», но впервые за все время нашего знакомства Руанна показалась мне подобострастной и сломленной.

Тимофей внес первый пирог с мясом и капустой, исходивший паром, и в комнате вкусно запахло. Я облизнул губы, сжал правую руку в кулак и в три укуса расправился с пирогом. Затем я вернулся к письму, обводя предложения красной ручкой и записывая на полях свои ответы.

«У профессора Штейнфарба была тяжелая жизнь потаму что он иммигрант так что он знает что такое тяжелая работа».

Это хренотень, Руанна. Штейнфарб — обманщик, принадлежащий к верхушке среднего класса. Он приехал в Штаты ребенком и теперь разыгрывает из себя профессионального иммигранта. Возможно, он просто использует тебя в качестве материала. У нас с тобой гораздо больше общего. Ты же сама это говорила, Рови. Россия действительно гетто. А я просто живу в ней богато, вот и все. Да и кто бы отказался жить богато в гетто, если бы мог?

«Ты всегда тайно смотришь на меня сверху вниз».

С того самого вечера, как я тебя встретил, когда ты так нежно поцеловала мой пенис, в моей жизни не было другой женщины. Я так горжусь тобой, потому что ты сильная, не поддаешься давлению и пытаешься улучшить свою жизнь, став секретаршей. Ты стоишь десяти тысяч Джерри Штейнфарбов, и он это знает.

«А еще профессор Штейнфарб сказал, что это неправильно, когда ты бросаешь свою туфлю в своего слугу».