Яков Шехтер - Любовь на острове чертей (сборник)

Морось лакировала фюзеляж старого истребителя «Мираж», вознесенного на постамент посреди городского сквера, излюбленного места Гениных моционов. Постаментом служили три подпорки, позволяющие прогуливаться под самолетным брюхом и лицезреть заклепки, лючки, выпущенные навечно шасси и прочие авиационные атрибуты. Подсвеченный прожектором «Мираж» казался совсем новым, готовым сорваться с неудобного ложа и вновь умчаться в глубину ночи.

Изначально самолёт установили в самой середине зелёной лужайки. По замыслу художника, сочетание мирной травы и страшной боевой машины должно было пробуждать в юных сердцах посетителей парка вечные мысли о мире. Но художник не учел, что обладатели юных сердец располагают и сноровистыми ногами, обутыми в крепкую обувь. Уже к концу первого сезона траву под памятником вытоптали, а обнажившуюся землю за последующие годы перетерли в мельчайший невесомый песочек.

Водяная пыль всё летела и летела, оседая на песок, так что к утру сухим во всем парке оставался только крохотный клочок под фюзеляжем — отчетливо прорисованный серый крест на фоне влажной зеленой травы.

— Вот так, так! — рассердится возмущенный читатель. — И это все? Ради такой малости стоило знакомить меня с героями, описывать местность, обычаи, степень волосатости мужских ляжек и величину женских достоинств? Нет ли здесь нарушения договора, о котором так многословно распространялся сочинитель в начале повествования?

— Или, — многозначительно поднимет брови искушенный читатель, — таланта и терпения автора хватило лишь на то, чтобы расставить фигуры, а на дальнейшее… — тут следуют пожимание плечами, воздевание рук к Небу, и сокрушенное покачивание головой.

Вы думаете, я стану отрицать и доказывать? Вовсе нет. Перечтите внимательно предисловие. Для ленящихся перелистнуть обратно страницы и отыскать нужное место цитирую:

«Если читатель не станет мешать мне развлекаться по собственному вкусу и усмотрению, я, так и быть, согласен взять на себя многотрудные хлопоты по его воспитанию и заполнению пробелов образования».

Ну, что ж, я развлекся: герои повествования двигаются перед моим мысленным взором, картинка ожила, текст отплыл в сторону, и началось кино. Длиться оно может сколько угодно, ведь история героев только начинается: перед ними первая любовь и первые разочарования, армия, учеба, поиски работы, карьера, женитьба, рождение детей, конфликты с родителями жены и собственными родителями, словом — вся жизнь.

— Не густо! — возмутится требовательный читатель. — Неужели эти хлопотные занятия по удовлетворению нужд плоти и приобретению социального статуса сочинитель называет «всей жизнью»!? А где же культурные потребности и духовный поиск, то, что, собственно и выделяет человека из животного мира?

Н-да, читатель всегда прав. Он глядит на страницы книги сверху вниз, и позиция чтения влияет на отношение к автору. Для высокомерных, невнимательных или забывчивых придется снова процитировать предисловие:

«Как автор, я вовсе не намерен утомлять вас рассуждениями о смысле жизни, целях литературы, истории философии, философии истории и прочей высокопарной чепухой».

— Блестящая шкода, лежащая на столе! — воскликнет проницательный читатель, — да это же сам тест. Сочинитель поступил с нами, как Гена с наивными сфарадеями. Коварно прервать повествование на самом интересном месте, оставив читателя в состоянии глубокого неудовлетворения, и есть обещанная страшная шкода! Еще один постмодернист на нашу читательскую голову! Но все-таки, где же обещанные хлопоты по заполнению пробелов в образовании?

— Браво! — обрадуется автор. — Наконец задан вопрос по существу!

Многотрудные хлопоты я решил перенести в другой текст. Возможно, через некоторое время у меня появится желание заняться вашим воспитанием. Но не сейчас. Сейчас я намерен закончить повествование, оставив вас наедине с героями. Они существуют в придуманном мною мире, живые и теплые и, если кому неймется узнать, что же произошло с ними дальше, пусть берет в руки карандаш и дописывает сам.

Похоронив мать, полковник израильского спецназа Арье Куперман возвращался на свою базу. Было ему сорок шесть лет, коротко подстриженные волосы уже начали редеть и налились сединой. Лицо, покрытое плотным загаром много находящегося под открытым небом человека, прорезала тонкая сеточка морщин. Когда полковник улыбался или сердился, кожа натягивалась, и складки, распрямляясь, открывали не загоревшие участки, отчего выражение лица полковника резко менялось.