Илзе Индране - Камушек на ладони. Латышская женская проза

В дверях он остановился, посмотрел Лайле в глаза и смущенно улыбнулся.

— Ты очень мне помогла. Даже ноги уже не болят. Спасибо, и прости, что напугал тебя. Я не нарочно. Не бойся.

— А я не боюсь, — ответила Лайла. Страха совсем не было. Особенно когда смотрела на ноги солдата. На одной еще держалась вчерашняя повязка с подорожником, со второй слетела.

— Простите, что носки будут мокрые, — сказала Лайла, — но такими их нельзя было оставить. А ноги я вам перевяжу заново. Тогда будет полегче. Но сначала вам нужно поесть. Поджарю яичницу.

Сказать легко. Не так легко заткнуть рот Ролису, чтоб не скулил, потому что вчерашняя беспрестанная беготня с ведром отдавалась болью повсюду и все сильнее. Но Лайла взяла себя в руки. С ковшиком к колодцу, полила на ладони солдата. Опять пришлось извиняться, что нет мыла.

Хорошо, что не спросил, почему. С Лайды взяли слово, что никому не скажет, где хозяева.

А теперь жарить яичницу. Этого Лайла никогда прежде не делала, только видела, как это делают мать и хозяйка. Огонь в плите разожгла слишком большой, сало подгорело, и желток стал коричневым, с невкусной корочкой. И потом выяснилось, что нет ни тарелки, ни вилки. Дома оставлена лишь сковорода да нож. И под сковородку подложить нечего, чтобы на чистом столе не осталось копоти, которую потом не соскрести. Или все-таки можно? Придется как-нибудь, иначе хозяйка браниться станет…

— Простите, придется есть со сковороды. — Лайла покраснела чуть ли не до слез.

— Невелика беда. То ли бывает на войне? Была бы еда, — сказал солдат.

Лайла поставила на стол сковородку, принесла буханку хлеба и кувшин молока.

— Придется пить прямо из него. Или из ковшика, если хотите.

— Лучше из ковшика. Только до самого верха не лей.

Лайла отрезала ломоть от тяжелого каравая и, ох как было больно, налила в ковшик до половины молока и сделала вид, что ей надо пошуровать кочергой в плите.

— А ты сама?

Лайла проглотила слюну.

— Я по утрам никогда не ем. — И выскочила поискать свежего подорожника.

Когда солдат поел, Лайла подошла с блузкой, подорожником и влажными носками.

— Теперь я заново перевяжу.

— Может, не стоит? — Теперь он покраснел.

— Нужно обязательно! — Лайла полоснула ножом по спинке блузки, чтобы легче рвалась.

— Это твоя блузка?

— Я давно ее не ношу. Мала.

Когда это Лайле приходилось за одно короткое утро так много врать?

— Я и носки вам надену, чтобы повязка не съехала. Не очень-то я умею перевязывать.

— Совсем как ребенка малого, — посетовал солдат.

— Ничего. Сапоги обуть сможете сами. — Лайла вынесла из комнаты сапоги. Ее удивляло, что при нем не было ни ранца, ни оружия.

Обуваясь, солдат сказал:

— За то, что ты обо мне так заботилась и накормила, хватило бы и спасиба. Но мы с тобой ночь в одной постели провели. Значит, придется мне на тебе жениться.

— Нет, нет! Не надо! Вы мне ничего не сделали. — Лайла спрятала лицо в ладонях.

Солдат смеялся долго и от всей души. Лайла опять опростоволосилась.

— Я очень тебе не нравлюсь?

Лайла отняла от лица ладони и посмотрела. Уж такой красивый парень никогда не взял бы Лайлу в жены. Насмехается.

— Да и не могу я выйти замуж. Мне еще только тринадцать лет.

— Так сейчас и я не могу. На фронт надо. Но я подожду, пока ты вырастешь. Условились?

Лайла отвернулась и ничего не сказала. Не в первый раз над ней подшутили.

Солдат встал.

— Ну, мне пора, пташка! Как тебя зовут?

— Лайла.

— А я Эдмунд.

— Я провожу вас до дороги.

У замшелых ворот они остановились. Солдат посмотрел на табличку, что на углу дома.

— «Леястирели». Это слово и Лайлу я никогда не забуду.

Он взял Лайлу за плечи, повернул к себе, заглянул в глаза.

— Если я не приду, знай, что меня убили. Спасибо тебе за все.

Поцелуй в лоб был легким. Удаляющиеся шаги — тяжелыми.

Лайла приникла головой к воротам и смотрела, как он уходил, стараясь не хромать. Подтянутый и стройный, он все уменьшался и уменьшался, до самого поворота дороги вдали. И вот дорога пуста.

Теперь Ролис мог скулить. Даже выть. Надо было идти в дом и соскрести копоть со сковородки, чтоб хозяйка не бранилась. Если вернется.

Если вообще кто-нибудь вернется сюда.

Перевел М. Афремович

ДАГНИЯ ЗИГМОНТЕ (1932–1997) — рижанка, которая многие годы проводила лето в Микельбаке Таргальской волости Вентспилсского района, блестящий прозаик. Направленность ее творчества уже в самом начале была надломлена резкой идеологической критикой, вследствие чего Д. Зигмонте в своих произведениях долгие годы отказывалась от обращения к острым проблемам, отдавая предпочтение бытовой проблематике и влиянию повседневной жизни на мироощущение человека.