Иржи Грошек - Реставрация обеда

Когда мне стукнуло тридцать, мимо города Биш стали прокладывать автомагистраль и потревожили отчие могилы, то есть – окончательно разворошили. Тогда я пошел на бывшее кладбище, разыскал череп Мошки и притащил его домой, чтобы гладить и приговаривать – «Мой бедный Иоганн!» Это подвигло меня на театральный пост, в том смысле, что – «шоу мает гоу он» до полного похудания. Театральная труппа тоже делилась на основной состав и вспомогательный. Что было весьма удобно, когда главный актер погибал для зрителя. Ему тотчас же находилась замена из вспомогательного состава, если «клон» был в более трезвом виде. Я поступил на сцену во время поголовной эпидемии и незамедлительно получил роль «второго фашиста в третьей страже». Без слов. Мы появлялись на пару с «первым фашистом» и уводили главного героя на расстрел, если он мог передвигаться самостоятельно. Если нет – бросали главного героя на пулеметную амбразуру и кланялись. Поскольку на этом шоу заканчивалось. Что вскоре нам надоело, и мы зашвырнули главного героя в оркестровую яму. Ради импровизации. В связи с чем в труппе произошло резкое сокращение штата, и всех «фашистов» уволили…

А еще в восемь лет – мы бегали с Мошкой по проволоке, изображая цирковых клоунов. Для этого бабушка сшила мне специальную шапочку, чтобы я больше походил на полудурка. При встрече со всеми мы дико хохотали, подпрыгивали и падали на спину, но малоподготовленные люди не слишком-то разбирались в цирковом искусстве. Особенно в вечернее время… Поэтому люди окрестили нас «попрыгунчиками» и перестали встречаться. «Надо поменять амплуа», – догадался Мошка после трех инфарктов, случившихся на пашей улице. И мы «переклинились» на гильдию жонглеров и эквилибристов. Покуда не выбили все стекла на первых этажах. Тогда возмущенные граждане ворвались в помещение книгохранилища, нашли под моей кроватью потрепанный чемоданчик с журналами «Цирк» и сожгли их на площади… Как бишь назывался этот город?..

В двадцать два года – я поступил на работу в научно-исследовательский институт, в качестве подопытного кролика. На мне отрабатывалась важная народно-хозяйственная программа – насколько мартышкин труд облагораживает человека. Опыты проводились в режиме повышенной секретности, для соблюдения «ноу-хау». Поэтому вместе с другими «кроликами» я – пил, нецензурно выражался и ничего практически не делал, дабы ввести посторонние государства в заблуждение насчет интенсивного строительства социализма в отдельно проклятой стране… Это был тот же цирк, но с большим количеством уродов. И мне оставалось только сожалеть, что Иоганн Мошка не дожил до этого светлого времени…

После революции – я занялся рекламным бизнесом…

В семьдесят пятом – не закончил школу…

В девяносто восьмом – опубликовал первый роман…

В тридцать три года – посадил дерево…

В девяносто шестом – построил дом…

В канун миллениума – развелся в последний раз…

В девяносто седьмом – лишился дома…

В восемьдесят шестом – сбежал из института…

И теперь вам известно – кто есть я на самом деле…

В городской библиотеке мне выдали «Сатирикон» Петрония под честное слово, что я не стану покидать читальный зал с этой книгой, кроме как – вперед ногами. Подобные сравнения возникали у меня невольно всякий раз, когда я вспоминал о печальной судьбе Густава Шкреты. Теперь же мне предстояло отыскать гибельные аналогии и в тексте романа. Я сомневался, что Густав читал «Сатирикон» на языке Петрония, поэтому за основу своих исследований смело взял перевод, с обширными комментариями…

Первое, что бросилось мне в глаза, – это многочисленные лакуны, отмеченные квадратными скобками – [ ]. И либо здесь текст был безвозвратно утрачен, либо он подвергся уничтожительной критике, скорее всего – средневековых переписчиков. Не знаю – с каким умыслом отсутствовали эти фрагменты. Поскольку приглашенные на следующий уик-энд гости кажутся всегда интереснее, чем чавкающие сегодня перед тобой болваны. Вдобавок мои фантазии по поводу загадочной дамы, которая не пожелала со мной отобедать и повеселиться, простираются намного дальше картинки, когда дама уже «нахрюкалась» и дрыхнет…

Исследуя «Сатирикон» далее, я осмелел и пришел к выводу, что, невзирая на многочисленные сцены любовного содержания, – текст романа абсолютно не эротичен, поскольку осмеянная связь, даже чижика с пыжиком, не побуждает на аналогичные извращения. То есть любая лакуна – это предмет изучения критика на предмет его патологии. А для подобных умозаключений у меня нет – ни опыта, ни времени, ни квалификации…