Алексей Ковалев - Сизиф

— Деметра? Ты говоришь так, будто это случилось вчера. Не оборачивайся назад. Неужто ты не слышишь, какой гул катится по земле? Какие события зреют в Микенах? Но это только начало, они отзовутся во всей Греции такими бурями, что по сравнению с ними приключения аргонавтов будут выглядеть детской сказкой. А означает это только одно — утрачен покой и на Олимпе. Ты знаешь, что могучую Фетиду богам пришлось выдать за простого царя, только чтобы она не родила Зевсу сына, еще более великого, чем отец. Значит, зреют силы, превосходящие все, что известно и самим богам. И если уж ты вспомнила о Деметре, тебе должно быть известно и о том безымянном, который каждый год, при огромном стечении народа, воскресает в Элевсине. С тех пор, как твоя богиня урожая, приняв человеческий облик, пыталась неумелыми своими, дрожащими руками совершить чудо и не преуспела в этом, небожители далеко продвинулись в делах бессмертия.

— Об этом я знаю слишком мало, чтобы разделить твои надежды или ободрить тебя. Но если великая супруга Гера дарует твоим детям вечность, зачем ты ее торопишь?

— Как же не торопиться, нежная Меропа! — шептала Медея, сжимая горячими пальцами обе руки плеяды. — Их ждет нелегкая жизнь. Я верила прежде, что отец убережет их от порока, но больше я ничего от него не жду. Откуда же мне взять уверенность, что они доживут до старости, не встряв в мерзкие распри, не натворив много зла? А со строгими судьями Аида не станет спорить и волоокая Гера. Она ведь умолчала о том, какую вечность им сулит. Разве могу я обречь их на вечную муку? Но даже если они останутся безвинны и чисты, кто знает, как изменятся судьбы и людей, и богов? А что, как захочется богине дать еще одно обещание? Что, если новый избранник окажется ей дороже двух братьев, мать которых уже не сможет за них постоять, и, чтобы наградить его, придется пожертвовать прежним словом? Ведь все решают они, не у кого просить от них защиты. Если ты знаешь о таком заступнике, открой мне его имя, тогда мы начнем наши рассуждения сначала. Тебе скорее, чем всем нам, должно быть известно о его существовании… Ты молчишь? Промолчу об этом и я. Но теперь ты хорошо понимаешь, о чем я толкую. Своими руками можно еще до поры сопротивляться их произволу. Ну, вот это я и предпочитаю делать. Пока желание Геры не остыло, некуда будет деться супруге Олимпийца, придется дать то, что было обещано. А чтобы не смогла она сказать, что не заметила, мол, их крохотные души, пропустила, в другую сторону глядела, я выберу такое место, что некуда будет ей отвернуться.

Глаза Меропы спрятались за опущенными веками, и губы ее несколько раз вздрогнули, прежде чем она сумела заговорить.

— И слова, и мысли твои ужасны. Но я готова внимать им день и ночь, лишь бы ты не приступала к делу, которое будет чернее всех твоих прежних дел. Это говорю тебе я — не мать, не жена, а та, к кому ты обращаешься за именем заступника. Ты берешься судить страдалицу Деметру, но не ее ли волей возведен тот самый храм в Элевсине, где совершается таинство воскресения? Не перестать ли тебе пороть горячку! Отложи свое решение, забери детей, поезжай в Аттику. Может быть, там тебе откроется то, чего ты так страстно ищешь.

— Мне? В праздничных гуляниях пьяной и выспренней черни? Ты хочешь, чтобы я поверила, что постом, кикеоном, тенями, непристойной суетой во мраке, факелами и возгласами иерофанта можно вызволить душу из смертельной неволи? Вот где ваша извечная слабость! Вы — лучшие из вас — так нас любите, что готовы разделить нашу участь и наши страдания, а как доходит до дела, посылаете нас провести время со своими жрецами. Будто бы из жалости, вы не хотите мириться с нашей смертью. Смерть вас отвращает. Но это и есть самая суть нашей жизни — мы живем, чтобы умереть. Смерть. Смерть! Открой глаза и слушай. Звук этих слов так же сладостен, как вкус спелой груши и смех детей. И что же сумела выдумать скорбящая Деметра, чтобы спасти человека от смерти? Держать в огне царское дитя и всей своей божественной силой не давать ему сгореть! — Медея зажимала себе рот обеими руками, и все ее маленькое тело сотрясалось от хохота. — А всего-то надо было ей — стать человеком, отказаться от своей спасительной небесной силы и дать мальчишке умереть. Смерть и есть вечность, если вырвать у нее поганое жало страха. Но хватит об этом. Я совсем не хотела мучать тебя своими заботами. А все же вспомни обо мне, когда тебе не хватит сил оставаться для Сизифа земной женщиной. Быть может, мои страдания помогут тебе возвыситься над своей небесной сутью, как ты помогла мне сегодня утвердиться в моих мыслях. Я не прошу тебя скрывать от мужа этот разговор. Он ведь посвящал тебя в наши беседы. Скажи ему только, чтобы не пытался меня остановить. Тебя я сама просила со мной спорить, но от него этого не потерплю. Теперь иди. Я позабочусь, чтобы вашего дома не коснулись грядущие беды. Может быть, все для вас обернется к лучшему. Позови Сизифа.