Джон Уэйн - Спеши вниз

— Таких причин две, — наконец сказал он. — Мне никогда еще не приходилось так долго лежать в постели, ни о чем не думая. Сначала я думал о вещах — деньгах, о своем организме и тому подобном. Но это была просто привычка. Теперь я думаю о людях, но, когда я пробую думать о людях, которых знал в прошлом, я убеждаюсь, что не могу ничего вспомнить о них. Я, собственно, никогда никого не замечал. Не замечал, какие они были, разве что думал: вот хороший делец, это надежный служащий, а тот серьезный соперник. Женщин тоже, — добавил он медленнее и на минуту замолчал.

— А вторая причина?

— Вторая причина — это то, что вы от меня ничего не хотите.

— Вечно болтовня, болтовня, болтовня, пересуды, пересуды! — обратилась к Чарлзу старшая сиделка, входя с подносом, заставленным хирургическими инструментами и перевязочным материалом. — Хотела бы я быть на вашем месте. Только и дела, что болтать с утра до вечера, опираясь на щетку.

Чарлз вышел, но перед тем на мгновение глаза его остановились на лице мистера Брейсуэйта с явным уважением. Может быть, этот человек додумался до начатков мудрости слишком поздно, но лучше поздно, чем никогда. Плотная повязка на его глазах начинала спадать: он начинал что-то видеть.

Они с Розой поднимались по широким каменным ступеням. На лестнице, у входа, на улице перед дансингом — всюду теснилась молодежь. Молодые люди большей частью в синих или коричневых костюмах и остроносых ботинках, но кое-где мелькали кричаще пестрые твидовые пиджаки и фланелевые брюки, тупоносые туфли, кое у кого замшевые. Синие и коричневые носили пышные прически, и густо напомаженные коки обрамляли их лоб; пестрые гладко зачесывали волосы назад, без пробора, или вовсе состригали их и оставляли только низенький ежик. Они стояли, зажав сигарету в ладони, словно пряча ее. Когда они подносили ее к губам, казалось, что они обкусывают ногти. Некоторые из них в рубашках с кричащим рисунком, что будто бы делало их похожими на американцев, широко распахивали свои длинные пиджаки. Среди девушек не было такого резкого различия в одежде.

Когда Роза вышла из женского туалета, Чарлз повел ее в дансинг. Он заплатил за вход по полтора шиллинга, и они вошли в комнату. Джаз только что закончил танец и умолк, большой зал был заполнен гуляющими взад и вперед, и все стулья по стенам были заняты. Табачный дым клубами поднимался к ярким лампионам на потолке. Чарлз и Роза стояли возле двери. Он молчал, поглощенный наблюдениями. Вот такие вечера в городских дансингах были главным развлечением миллионов его сограждан британцев в возрасте до тридцати лет, а он ни разу до сих пор не бывал на них. Роза кивала знакомым. Она, должно быть, посещала танцы в этом зале каждую неделю уже с пятнадцатилетнего возраста. Как много и как быстро нужно ему заметить и воспринять, чтобы научиться говорить ее языком!

Вдруг застонал и загрохотал джаз, и толпа мгновенно пришла в движение. Но Чарлз не спешил, он приглядывался к публике, боясь, как бы не нарушить чем-нибудь сложного ритуала здешних обычаев. Он заметил, например, что стулья, расставленные по стенам, не опустели с началом танца. Более того, примерно треть присутствующих расступилась и, заслонив сидевших, образовала плотный круг глубиной в три-четыре ряда; кольцо внимательных глаз вокруг блестящего паркета, по которому шествовала торжественная процессия. Сама процессия двигалась в сложном и замысловатом порядке. Внутренний круг был малоподвижен, внешний — более оживлен, а в каждом углу под вывеской «Без непристойных кривляний!» находились пары, вовсе не сдвигавшиеся с места. Они стояли лицом друг к другу и извивались всем телом, имитируя, каждый по-своему, крайнее сексуальное возбуждение. Иногда эти пары принимались танцевать обнявшись, но обычно они держались на расстоянии и только через строго установленные интервалы протягивали друг другу руки.

Начали танцевать и они с Розой. Он тотчас же понял, что она в него влюблена. Он не сумел бы точно определить, в чем это выражалось, но ошибки быть не могло. Они прошли через внешнее кольцо и, оказавшись между двумя кругами танцующих, включились в гипнотическое раскачивание и скольжение. Чарлза слегка ужасало (ужас — острое чувство, но тем не менее его можно испытывать в слабой степени) то, что, нисколько не взволнованный Розиной влюбленностью, он преспокойно принимал ее, просто как приятное ощущение, завершающее вечер и восполняющее благополучный ход событий. Он не спрашивал себя, что ему делать, просто он бездумно плыл туда, куда его уносил поток, а потоком этим сейчас была Роза, точно так же как месяц назад была больница, предоставившая ему материальное и моральное покровительство в обмен на его возню с ведрами и щетками. Очевидно, такой уж период дрейфа он переживает, период напряженных усилий для него закончился, а его начальная бунтарская фаза была уже где-то очень далеко. По течению! Оркестр ритмически бухал ему в уши, вибрировал даже через подошвы, скользившие по блестящему паркету. Роза в его руках переставала быть личностью, становилась безликим существом, но таким сильным, влекущим и направляющим его в ту же сторону, что и музыка, и душный воздух зала, и глубокая, глубокая усталость и примиренность где-то в тайниках его сознания. Плыть! Он будет плыть по течению, и, если ему суждено соскользнуть вместе с потоком со скалы, ну что ж, по крайней мере вода, бурлящая внизу, не менее чиста, чем наверху, и он не захлебнется на этот раз при падении.