— Мне кажется, Фроулиш, то, что вы пишете, может быть сформулировано простым смертным, каким являюсь я, — он задорно улыбнулся, как бы призывая не верить ему, — как возврат к аллегории. Признаете ли вы себя прямым последователем Кафки?
Он замолчал, ожидая ответа Фроулиша со снисходительно-спокойным видом человека, привыкшего только разбираться в идеях и приводить их в систему, но и способного запастись терпением и выслушать тех, кто не может выпутаться из своей обычной неразберихи. Так сказать, молодой ученый, снисходящий до посещения богемных трущоб.
— Нет, — отрезал Фроулиш. — Мои учителя это Данте, Спиноза, Рембо, Бёме и Григ.
Хатчинс возбужденно зажевал мундштук своей трубки. Лицо его несколько омрачилось: он не был уверен, нет ли тут подвоха, и для него, вступившего в турнир перед очами своей дамы, важно было не ударить лицом в грязь.
— Григ? Это очень интересно, — сказал он, тыкая трубкой в сторону Фроулиша. — Что побудило вас включить музыканта в число названных вами писателей? Вы можете счесть вопрос маловажным… («Вовсе неважным», — ввернул Ганнинг-Форбс)… но для всех присутствующих интересно, как протекает творческий процесс у такого писателя, как вы. Наше ординарное сознание, — тут он снова улыбнулся, как бы указывая, что он вовсе не считает себя причисленным к этому разряду, — подчинено обычным законам, плывет, я бы сказал, по обычным каналам. Но люди, подобные вам, словно открывают новые… гм… — ему не хотелось сказать «пути», это звучало слишком банально, и он закончил: — …короткие замыкания.
«Черт, не то. Короткие замыкания — это не то».
Фроулиш говорил потом Чарлзу, что он собирался ответить: «Я имел в виду, разумеется, Алоизия Григо, бывшего в семнадцатом веке викарием Гельсингфорским, автора «Tractatus Virorum et Angelorum», [5] «Трактат о людях и ангелах» (лат.) .
и, в частно сти, апокрифическую третью книгу этой работы», но на самом деле он сухо сказал:
— Конечно, я не ожидал, что по этому пункту я буду всеми понят, хотя уверен, что в конце концов все меня поймут. Я разумею, конечно, цветовые тона Грига, особенно то, как он использует духовые инструменты. Я рассматриваю гласные «и» и «ю» как духовые словесного оркестра, и вы, без сомнения, отметите, что они преобладают в том, что я назвал бы медленными темпами моей книги.
Хатчинс мобилизовал все свои слабеющие ресурсы. Джун Вибер смотрела на него взглядом, который не обещал ничего хорошего.
— Ну, признаюсь, что этого я не заметил, — сказал он с наигранной веселостью (так говорят обычно преподаватели, когда чего-нибудь не знают, выставляя дураком всякого, кто осмелился бы утверждать, что знает больше их). — Вы, авторы, всегда считаете, что мы, читатели, должны заметить в ваших книгах больше, чем это нам доступно. — Он оглядел присутствующих, ожидая найти поддержку, но все смотрели на него рыбьими глазами: дискуссия слишком затянулась. — Скажем, например, тот отрывок, который вы нам только что прочитали. Что это, тоже медленный темп?
— Нет, — спокойно ответил Фроулиш. — Это каденция.
Встретив растерянный взгляд Хатчинса, он торжествующе поглядел на него, достал расческу и провел ею по волосам. Хлопья перхоти замелькали в луче электрического света.
Тут встала Джун Вибер. Она явно хотела закончить прения прежде, чем они нанесут непоправимый ущерб Литературному обществу Стотуэлла. Кроме того, ей нетерпелось поскорее остаться наедине с Джорджем Хатчинсом и сообщить ему некоторые свои наблюдения по поводу того, как он выставляет себя на всеобщее посмешище. Кавалеры Джун всегда должны быть на высоте.
— Сейчас подадут кофе. Мисс Уотерспун, не будете ли вы так любезны распорядиться, как обычно. Сделайте одолжение.
«Обычно» роль мисс Уотерспун сводилась к тому, что она плелась вниз в школьную кухню, варила там кофе и приносила его наверх.
— А тем временем, я думаю, нам надо выразить огромную благодарность мистеру Фроулишу за такой восхитительный вечер и заверить его, что все мы с нетерпением будем ждать опубликования его книги.
— Ну, в таком случае вы заглядываете далеко вперед, — резко буркнул Фроулиш. — Это только черновой набросок. Работа едва ли будет закончена и в пятнадцать лет. Я не пеку романов. Не проституирую. Я не Троллоп. [6] Энтони Троллоп (Trollope) — английский писатель XIX века, любимец мещанских читателей, был известен своей плодовитостью. Реакция Чарлза и Бетти вызвана тем, что фамилия писателя Троллопа созвучна английскому слову trollop — проститутка.
Читать дальше