Наталия Терентьева - Куда улетают ангелы

Я горжусь, что сколько бы Виноградов не подбивал меня начать курить, я не начала. Сам-то он не курит, но любит курящих женщин, вопреки расхожим представлениям о поцелованной пепельнице. Он мне даже ставил на вид, что раньше, до родов, я нравилась ему больше, когда от меня пахло пороком — сигаретами, коньяком, иногда и другими мужчинами — так ему казалось… А теперь от меня пахнет куриным супчиком с вермишелью и стиральным порошком. Это, конечно, всё фантазии, если иметь в виду, что у него практически отсутствует обоняние. Но дело в принципе — какая женщина более желанна.

— Жаль, правда? Что не курю.

— Что-что? — Анатолий Виноградов рассмеялся. Искренним и очень приятным смехом.

Ага. Вот теперь только недоставало поцеловаться еще и с ним, почувствовать с радостью и удовольствием его взволнованную плоть… Я резко встала.

— Спасибо, Анатолий Михайлович. Я… В общем, у меня просто в жизни все сложилось сейчас так… одно к одному…

— Лена, давайте, как-то проще, называйте меня Толей, тем более что вы не хотите ко мне на работу. Что у вас произошло? Раз вы сидите и плачете здесь в одиночку, значит, рассказать вам толком некому. Вот возьмите и поплачьтесь сильному мужчине, — он улыбнулся. — Сядьте, хотя бы. Ну вот… Хотите, вас одной рукой обниму?

— Нет, спасибо.

— Вы не обиделись, что я вас так?.. — он развел руки, показывая, как он меня пытался спрятать от навалившихся на меня фантомов моих бед.

Я подняла на него глаза. Ну, что мне ему сказать? Что я такая слабая, переломанная, растоптанная-перетоптанная своей любовью, ищу теперь хотя бы временного пристанища? И полчаса назад я пряталась с Женей — от реальности? И что вообще мне холодно и страшно?

— Не знаю.

— Ну, еще раз попробуйте.

— Нет, спасибо, — ответила я и ненавидя себя, облокотилась на него.

Минуты две я посидела в тишине и теплоте, слушая ровное, мощное биение его сердца, потом сказала:

— Когда я Варю, мою дочку, рожала, мне на живот такую штуку ремнем прикрепили… И я ее сердце все роды слушала — оно громко стучало на всю родовую… Все восемь часов. Я кричала, дышала, акушерки меня ругали, говорили, что я ребенка замучила своими криками, что я плохо дышу, неправильно, что малышу плохо из-за меня, а я слушала ее сердце — оно так ровно стучало…

— Это ваша такая глазастенькая бегает, да? Красоточка?

— Да. Варвара… Виноградова.

— Что вы говорите! — Анатолий Виноградов, офицер, проводивший когда-то в другой своей жизни настоящие допросы, искренне удивился такому милому совпадению. — А вы же Воскобойникова…

— Ну да. Мы не женаты с ее отцом. Были.

— А сейчас — поженились?

Зря я беспокоилась. Или надеялась? Не собирался он меня целовать. И плоть его явно не испытывала ни малейших волнений от моей близости. Он спокойно смотрел мне прямо в глаза, вопросительно подняв брови и подперев голову мощным кулаком.

Я чуть отодвинулась от него.

— А сейчас — разошлись.

— А! Я-то уж думал!.. — Он шутливо помахал рукой. — Беда какая! Или горе горькое! А тут! Разошлись! Ну ладно, ладно, — он погладил мое плечо. — Смешную статью вы про Женьку написали, кстати… А вы его вообще-то хорошо знаете, да?

— А вы?

— Я-то… Ох… А он вам не рассказывал? Да лучше некуда…

— Я подумала — вы его… друг… в смысле, что… — Я замялась. Говорить? Но ведь то, что знаю я — знают все? В том числе и Толя Виноградов?

— Похож? — он совершенно серьезно смотрел на меня.

«Вот черт!» — подумала я. «Какая же я кретинка! Да точно! Ну точно же! Это Женькин друг, который его бросил, который с Женей и еще с другими — он и есть…»

— Похожи.

— Ой, мать твою… Извините… — он покачал головой. — Это вы из-за того цветного галстука, что ли?

— А почему, Анатолий… — Я споткнулась о его взгляд. — Толя, почему? Я вот боюсь совершенно другого. Люди так плохо относятся к… — Я запнулась, не зная, как назвать Женькину природу в разговоре с его другом, который, очевидно, все же просто старый товарищ, не более того. — Это глупо, жестоко…

Похоже, разговоры с Ольгой неожиданно утвердили меня в моих смутных ощущениях и совершенно новых для меня мыслях.

Новый Виноградов с интересом на меня смотрел в темноте.

— А вы, Лена, к чему плохо относитесь?

— К одиночеству. К предательству. К жестокости, любой… А когда один человек любит другого — что ж тут плохого?

— Ясно. Хотя на самом деле ничего не ясно. Вам прежде всего самой ничего не ясно и неизвестно, как я вижу. Давайте я вам вина принесу? Не ходите туда. Такая…