Анатолий Азольский: Легенда о Травкине

Смешно! Дико! Тем более смешно и дико, что совсем недавно, побывав на уральских заводах, Вадим Алексеевич испытал ревнивое чувство: его спрашивали — как там дела на «Долине», скоро ли сдадут ее? Четыре крупных НИИ разрабатывали «Долину», не считая разных ОКБ, СКБ и КБ, вся страна ждала «Долину», и уж никак не в сарае должна решаться судьба главных конструкторов ее!

И Травкин поднялся, чтобы уйти, и все же услышал.

— Через полтора месяца, — пообещал Родин, подводя черту под четырьмя действиями арифметики. — Раньше никак не могу: очень уж неповоротлив механизм наш.

Надо бы выкинуть из головы и Каргина, и шута, и сарай, и Базанова. Но поздно уже, поздно. Что-то запало уже в память, в душу, и с этого дня Вадим Алексеевич в обтекавших его разговорах стал слушать все, что касалось «Долины».

И то, что узнал и услышал он через полтора месяца, было неприятно, было горько. Павел Григорьевич Базанов покинул 35-ю площадку, выронив из рук своих бразды правления.

На пляже только и разговоров, что о «Долине» и Базанове. Не везет 35-й! Пятый или шестой главный конструктор «Долины» — тут немудрено со счету сбиться — написал заявление с просьбой «освободить». Сам уходит — такова официальная версия, площадка в степи надорвала здоровье, нервный срыв от переутомления. Он и ранее — вспоминали в гостиницах 4-й площадки — порывался уйти в родную обитель, в НИИ, величественный корпус которого, неоднократно сфотографированный иностранными корреспондентами, известен был каждому радиоинженеру столицы. «Осиное гнездо советских ракетчиков» — так именовали это НИИ на Западе, и Павел Григорьевич Базанов возвращался туда с помятыми крылышками, с вырванным жалом.

Доконала его им же самолично составленная инструкция, его рукой подписанная и другими руками на все огневые позиции посланная. Как раз в этот год на полигон пришли стенды для испытания бортовой аппаратуры очередной ракеты, и ракетчики пунктом пятым инструкции прочитали: «Тумблер А переключить ногою». Офицеры вволю насмеялись, а потом призадумались. Многие из них, офицеров наведения, до ракет служили в авиации и по опыту знали, как порою трудно бывает скомпоновать аппаратуру так, чтоб все тумблеры, рычажки и выключатели оказывались под свободною от других дел рукою. А раз так, то задействовать ногу сам Бог велит. Не исключено и такое: в стенде предстоят изменения, и блок с тумблером А переместится вверх, под руку, тогда и скорректируется инструкция. Пошли споры о том, снимать или не снимать сапог с ноги и что вообще делать с портянками и носками. Один лейтенант написал рацпредложение: «Тумблер А переключать не ногою, а рукою». Впрочем, все на полигоне догадались уже, что «ногою» не описка, не опечатка, а мина замедленного действия, подложенная под Базанова приближенными его. Некоторые офицеры, увидев Базанова, по-собачьи задирали ноги, а какой-то бузотер и скандалист в чине капитана приветствовал главного конструктора тем, что поджимал под себя правую ногу и так вот, в позе фламинго, поедал корифея глазами, на что однажды широкоэрудированный Павел Григорьевич вопросил, уж не строевые ли приемы гвардии Ее Величества королевы Англии разучивает капитан... О «ноге» в инструкции самому Базанову не говорили, о ляпсусе узнал он в подземной галерее площадки 45-В, где на него набросились потерявшие стыд недопереученные авиаторы: «Вы нас что — за инвалидов принимаете?!» Павел Григорьевич сановно глянул в инструкцию, расплакался и тут же накатал заявление.

«Нога», утверждала молва, в инструкцию влезла по совокупной вине машинистки и самого Базанова, документ отрабатывался не на 35-й площадке, в мыслях Павла Григорьевича пункт пятый звучал более чем благопристойно: «Тумблер А переключить на ГОИ»; на наличие генератора одиночных импульсов (ГОИ) указывала и гравировка панели стенда, но уши машинистки при диктовке приняли не «на ГОИ», а «ногою», и сам Базанов, вечно спешащий, не глядя подписал инструкцию. Правда, утверждала молва, все базановские документы, даже московские, подвергались редакторской и технической обработке секретаря его и референта, Родина Владимира Михайловича, и уж он-то, историк или филолог по образованию, мог бы обнаружить ляп в самом зародыше, и если уж не обнаружил и пустил «ногу» гулять по полигону, то по той причине, что невтерпеж ему стало жить рядом с Базановым, — вот почему пятый или шестой (только Родин знал точно) главный конструктор «Долины» лишился высокого поста.