Юлий Крелин - Любовь. Бл***тво. Любовь

И на этих словах машина стала дёргаться, фыркать и… заглохла. Оксана опять рассмеялась: «Нельзя партию ругать. Уголовно-моральный их устав чтить требуется». «Устав… Устав от партии, машина и заглохла». Мрачно пробурчал Ефим и стал выходить из машины.

Ефим Борисович в машине ничего не понимал. В таких случаях он доталкивал машину вручную и вножную к тротуару, поднимал капот, склонялся над мотором и глубокомысленно смотрел на двигатель. Обязательно вскоре подходил кто-нибудь из проходящих доброхотов. Иные просто спрашивали. Иные, не успев выяснить проблему, сходу начинали давать советы, а наиболее продвинутые в делах технических поначалу интересовались, а уж потом… А уж потом начинали ковыряться и что-то делать. Тут важно во-время доброхота остановить до появления лишних деталей. Эти случаи, когда доброхот починит и вовремя остановится, идеальны. Но иногда приходилось машину тащить на веревке домой или к мастерам.

Вот и сейчас Ефим Борисович начал толкать машину. Оксана посильно помогала, стараясь не испачкать одежду, не сломать каблук, ну, и соблюдая все прочие необходимые осторожности. Подошёл милиционёр. «Ну, вот! Нашёл место испортиться. Давай. Давай быстрей с дороги. Толкай, толкай поактивней». Ефим напрягся — нога подвернулась и он упал. Естественно, экспрессивное ненормативное восклицание. «Что, Ефим? Очень больно?» «Что-то да. Думаю, что перелом». Милиционер, обеспокоенный ненормативной локализацией машины, что уже его касается впрямую, отреагировал адекватно. «Ну, уж, сразу перелом. Давай, давай. Вставай. Не положено здесь машине быть». «Я не могу. Я не встану». «Ефим, я помогу доскакать до тротуара. А что с машиной-то?» С помощью Оксаны Ефим Борисович поднялся и, облокотясь на неё, ойкая и охая, допрыгал до обочины. Ничего не поделаешь, и милиционер сам дотолкал машину к тротуару. Включившись столь активно в помощь, блюститель порядка открыл капот и что-то через пять минут восстановил. Машина заработала. Всё произошло так быстро, что ни один из доброхотов не успел и подойти. Никто совет не подал. Власть всё сделала сама. Довольный собой милиционер, в высшей степени доброжелательно, предложил вызвать «скорую». Ведь если кому удачно поможешь, то и лучше, добрее к нему относишься. И наоборот. «Не надо, товарищ начальник. Я сама довезу. Он доктор. Я к нему и отвезу. Так. Разрешите расплатиться». Оксана полезла в сумочку. «Не надо, не надо. Подумают, что взятку беру. Осторожненько. Права предъявите и с ними. Ага, ага. А вообще-то, зря. Травма ведь. Может, вам… Спасибо, спасибо… Помочь доехать?» «Да нет. Я вожу. Вы мне помогите его посадить в машину».

И как поётся: Скоро в сказках сказывается, да не скоро дело делается. Так то в сказках, а на деле, когда свой человек в больницу попадает, всё делается скоро и споро. Часа через два Ефим Борисович уже лежал в своём кабинете с загипсованной ногой. Дежурный травматолог помог его уложить на диван. «Ну, вот так, Ефим Борисович. Завтра придут заведующие и пусть они решают. Я бы операцию лучше сделал, чем долго с гипсом валандаться». «Я тоже так думаю. Но пусть они решают. Я ж понимаю, что значит связываться с докторами, особенно, со своими. Спасибо, ребята». «Сейчас ещё обезболим…» «Пока не надо. Пока ещё действует обезболивание. Доктор Оксана позовёт, когда понадобится. Спасибо». «Может, что поесть принести?» «Пока ничего не надо. Оксана скажет».

Травматолог ушёл. «Ксаночка, запри, пожалуйста, дверь, и помоги мне раздеться. Не лежать же мне в портках». Оксана стянула с него свитер. «А рубашку оставь. Главное освободиться от штанов. Смотри-ка и утку принесли». Оксана занялась брюками и не без труда стянула. Когда накладывали гипс, штанину завернули вместо того, чтобы снять. Видно постеснялись, да и ему было неловко сказать. «Может, и трусы с тебя стянуть?» «Если дверь заперла, то и это не лишнее. Думаешь, если перелом, так я уже и не соответствую кондициям?» «Совсем не думаю. Ты ж супермен. Даже если больно — будешь делать вид, что всё о, кей. Вот посмотрим, как действительно слово сочетается с делом». Оксана, смеясь, стала стаскивать и трусы. Очень быстро она убедилась, что слово с делом у него пока не расходилось. Диван узкий. Позу не подобрать. Она встала около дивана на колени и приникла лицом к центру его тяжести и мужества.

Скоро сказка сказывается, скоро и дело делается.

Как счастливо они жили! Как прекрасны постоянные ожидания. То он ждал ее приезда. То он ждал её звонка. Он ехал на работу и смотрел: вдруг увидит ее машину, вдруг она решит перед своей работой заехать к нему. А потом на работе — уже два часа, как она у себя в больнице: сейчас позвонит, сейчас позвонит — и звонила. И лишь услышит её голос, как некий обруч сваливался то с груди, то с головы. Точно он не локализовал, но что-то его отпускало. И он легко и свободно бежал по своим больным, в операционную. Какое счастье, что мир придумал мобильные телефоны. Только во время операции обрывалась их связь. Но после операции он тотчас возобновлял связь, так сказать, внешнюю. Ибо внутренняя связь не обрывалась ни во сне, ни во время операций. Да, во время операции он был сосредоточен на деле — на органах, что в это время занимали его голову и руки, на вытекающую кровь, требующую немедленной остановки. Работали все рефлексы, устоявшиеся за полстолетия стояния у этого стола. Но стоило отвернуться, стоило замереть, как отступали привычные автоматические рефлексы и душой, мозгом вновь властно завладевала Илана. Странно, операции, больные — а она не мешала. Он с ней мысленно говорил, воображая, что советуется с терапевтом. На самом деле эта любовь обостряла и его профессиональное мышление. Интересно, а было бы так же, если бы Илана оказалась, скажем, электронщиком, программистом, или… билетером в консерватории? Что обостряло, улучшало… и было ли это так на самом деле? Он так считал, ему было комфортно так и исполать ему.