Уильям Фолкнер - Гон спозаранку

— Знаете, — сказала Сильвия, — школьные гимны кажутся ужасно неуклюжими, если их просто читать. Но, когда я слышу, как хор мальчиков дружно поет эти слова, они становятся удивительно прекрасными, и мне хочется плакать.

— Гм, — сказал доктор Римензел.

— А гимн написал Римензел?

— Не думаю, — сказал доктор Римензел и вдруг добавил: — Нет… Погоди. Это же новый гимн. Его написал не Римензел, а Том Хилер.

— Тот, в старой машине, которую мы обогнали?

— Ну да, — сказал доктор Римензел. — Его написал Том. Я помню, как он его писал.

— Его написал мальчик, учившийся на пособие? — сказала Сильвия. — По-моему, это очень мило. Он же получал пособие, ведь так?

— Его отец был простым автомобильным механиком в Норт-Марстоне.

— Слышишь, в какой демократической школе ты будешь учиться, Эли? — сказала Сильвия.

Полчаса спустя Бен Баркли остановил «роллс-ройс» перед «Остролистом» — неказистой гостиницей, в прошлом деревенским постоялым двором, который был на двадцать лет старше Американской республики. Гостиница стояла у границы уайтхиллской Лужайки, и из ее окон были видны школьные крыши и шпили, возносящиеся над ухоженной чащей птичьего заповедника Сэнфорда Римензела.

Бена Баркли отослали на полтора часа, и он уехал, а доктор Римензел повел Сильвию и Эли в знакомый мирок низких потолков, оловянной посуды, старинных часов, прелестных деревянных панелей, учтивых слуг, изысканных кушаний и напитков.

Эли, истерзанный страхом перед грядущей катастрофой, задел локтем высокие напольные часы, так что она аастонали.

Сильвия на минутку их оставила, а доктор Римензел с Эли направился к обеденному залу. На пороге с ними, как с добрыми знакомыми, поздоровалась старшая официантка. Она проводила их к столику под портретом одного из тех трех выпускников Уайтхилла, которые впоследствии стали президентами Соединенных Штатов. Портрет был написан маслом.

Зал быстро наполнялся. За столики садились целые семьи, и в каждой обязательно был мальчик примерно одного возраста с Эли. Почти на каждом был уайтхиллский свитер — черный с кантом и с уайтхиллской печатью, вышитой на грудном кармане. Несколько мальчиков, как и Эли, еще не имели права носить такие свитеры и только мечтали сподобиться этой чести.

Доктор заказал мартини, потом повернулся к сыну и сказал:

— Твоя мать убеждена, что тебе тут положены некоторые привилегии. Надеюсь, ты ничего подобного не думаешь?

— Нет, сэр, — сказал Эли.

— Ты поставил бы меня в крайне неловкое положение, — величаво сказал доктор Римензел, — если бы мне пришлось услышать, что ты пытался использовать фамилию Римензел так, словно Римензел — это нечто особенное.

— Я знаю, — тоскливо сказал Эли.

— И прекрасно, — сказал доктор. Больше он не считал нужным говорить об этом. Он обменялся телеграфными приветствиями с несколькими знакомыми и оглядел длинный стол, накрытый у стены. Вероятно, для приезжей легкоатлетической команды, решил он. Появилась Сильвия, и пришлось свистящим шепотом указать Эли, что полагается вставать, когда к столу приближается дама.

У Сильвии было множество новостей. Длинный стол, сообщила она, приготовлен для тридцати мальчиков из Африки.

— Держу пари, тут за все время, пока существует эта гостиница, не ело столько цветных, — добавила она, понизив голос. — Как быстро все меняется в наши дни.

— Ты права, что все меняется быстро, — сказал доктор Римензел, — но в оценке числа цветных, которые здесь ели, ты ошибаешься. В свое время тут была одна из станций «подземной железной дороги» [3] Общее название тайных организаций противников рабства в США, помогавших невольникам-неграм бежать в Канаду. .

— Неужели? — сказала Сильвия. — Как интересно! — она огляделась вокруг, по-птичьи наклонив голову. — По-моему, тут все удивительно интересно. Вот если бы на Эли еще был свитер!

Доктор Римензел покраснел.

— Он не имеет права его носить.

— Я знаю, — сказала Сильвия.

— Мне показалось, что ты намерена подросить у кого-нибудь разрешения немедленно надеть на Эли свитер, — сказал доктор.

— Мне и в голову не пришло бы, — Сильвия немного обиделась. — Почему ты все время опасаешься, что я поставлю тебя в неловкое положение?

— Не будем говорить об этом. Извини меня. Забудь, — сказал доктор Римензел.

Сильвия снова повеселела, положила руку на локоть Эли и устремила сияющий взгляд на человека, появившегося в дверях.