Уильям Фолкнер - Гон спозаранку

Дорогой папа!

Я написал маме неделю назад, чтобы сообщить ей, что я очень хотел бы провести пасхальные каникулы на Майорке. Пока она не ответила на мое письмо, но надеюсь, что у нее все хорошо, и думаю, что она еще напишет, потому что каникулы начинаются во вторник.

Боюсь, мне придется тебя огорчить, потому что счет опять будет очень большой, но в весенний семестр я начну новую жизнь и буду держать тебя в курсе всего.

P. S. Если мама не напишет, что мне делать?

Было самое начало весны.

В слабых солнечных лучах бахрома давнего инея казалась совсем серой. Прутья ив были окутаны золотистой дымкой пухлых сережек. Черный «роллс-ройс» мчался из Нью-Йорка по Коннектикутскому шоссе. За рулем сидел Бен Баркли, черный шофер.

— Не превышайте скорости, Бен, — сказал доктор Римензел. — Как бы ни были нелепы некоторые ограничения скорости, соблюдайте их. Спешить незачем — у нас достаточно времени.

Бен отпустил педаль газа.

— Весной она сама так и рвется вперед, — объяснил он.

— Ну, так не давайте ей воли, хорошо? — сказал доктор.

— Слушаю, сэр, — ответил Бен и добавил уже тише, обращаясь к тринадцатилетнему мальчику, который сидел рядом с ним — к Элу Римензелу, сыну доктора. — Весной ведь не только люди и звери радуются. Машины, они тоже шалеют.

— Угу, — сказал Эли.

— Все радуются, — объявил Бен. — Сам ведь тоже радуешься, верно?

— Радуюсь, конечно, — уныло сказал Эли.

— А как же иначе? Ведь в такую замечательную школу едешь, — сказал Бен.

Этой замечательной школой была Уайтхиллская школа для мальчиков, частное учебное заведение в Норт-Марстоне в штате Массачусетс. Туда и направлялся «роллс-ройс». Эли предстояло зачисление в списки учеников, приступающих к занятиям с осени, а его отец, выпускник 1939 года, должен был присутствовать на заседании попечительского совета школы.

— Что-то мальчик не очень радуется, доктор, — сказал Бен. Он говорил не всерьез. Так, весенняя болтовня.

— В чем дело, Эли? — рассеянно спросил доктор. Его внимание было поглощено чертежами тридцатикомнатной пристройки к дортуару Памяти Эли Римензела, названного так в честь его прапрадеда. Доктор Римензел разложил чертежи на откидном ореховом пюпитре, который был вделан в спинку переднего сиденья. Это был плотно сложенный величественный человек, врач, целитель во имя облегчения страданий, ибо он родился более богатым, чем персидский шах.

— Тебя что-нибудь тревожит? — спросил он Эли, не отрываясь от чертежей.

— Ничего, — сказал Эли.

Сильвия, очаровательная мать Эли, сидела рядом с доктором и читала проспект Уайтхиллской школы.

— На твоем месте, — сказала она Эли, — я была бы просто вне себя от восторга. Ведь сейчас начнутся четыре лучших года твоей жизни.

— Угу, — ответил Эли.

Он не обернулся к ней, предоставляя ей беседовать с его затылком, с жесткой щеточкой каштановых волос над твердым белым воротничком.

— Интересно, сколько Римензелов училось в Уайтхилле? — сказала Сильвия.

— Ну, это все равно что спросить, сколько покойников на кладбище, — заметил доктор и сам ответил на эту старинную шутку, а заодно и на вопрос Сильвии: — Все до единого.

— Если бы пронумеровать всех Римензелов, учившихся в Уайтхилле, то какой номер был бы у Эли? Вот что я хотела бы знать, — объяснила Сильвия.

Этот вопрос вызвал у доктора Римензела легкое раздражение. Он отдавал дурным тоном.

— Это как-то не принято считать, — сказал он.

— Ну хоть примерно, — попросила жена.

— Даже для примерной оценки, — сказал он, — пришлось бы поднять все архивы вплоть до последних десятилетий восемнадцатого века. И прежде надо решить, считать ли как Римензелов также и Шоффилдов, и Хейли, и Маклелланов.

— Так подсчитай, пожалуйста, — сказала Сильвия. — Только тех, кто носил фамилию Римензел.

— Что же… — доктор пожал плечами, чертежи зашуршали. — Человек тридцать, наверное.

— Значит, номер Эли — тридцать первый, — обрадовалась Сильвия. — Ты номер тридцать один, милый, — сообщила она каштановому затылку.

Доктор Римензел снова зашуршал чертежами.

— Я не хочу, чтобы он говорил там всякие глупости вроде того, что он номер тридцать первый, — объявил он.

— Ну, Эли ничего подобного делать не будет, — сказала Сильвия.