Владимир Гончаров - Апокриф

По этим рельсам и покатилась дальнейшая жизнь Хаардика Фантеса. Епархиальное начальство, не имея никакого желания давать нестандартному священнику ход наверх по ступенькам иерархии, тем не менее, весьма цинично использовало его способности для поднятия из руин самых безнадежных приходов. После того, как жизнь очередного краснокаменного храма налаживалась, настоятеля, неизбежно успевавшего нажить себе яростных недоброжелателей из числа ревнителей древнего благочестия, под соответствующим предлогом перебрасывали в следующий приход, требовавший подвига и самоотречения… С некоторых пор известность настоятеля Фантеса среди краснокаменного клира стала весьма широкой, но это была известность опасного чудака и неудачника. Что касается самого Хаардика, то он неудачником себя не считал. Дело в том, что его гордыня была гораздо сильнее присущего ему же честолюбия. Для честолюбца главное — достигнуть намеченной вершины и получать наслаждение, пожиная причитающиеся в связи с этим лавры. Для гордеца достаточно просто идти по избранному пути, несмотря ни на что и даже без надежды достичь когда-нибудь цели. В этом есть много от самолюбования, но такой человек получает некое противоестественное, на первый взгляд, удовлетворение от наблюдения собственной способности противостоять неблагоприятным обстоятельствам, как бы тяжело они для него не складывались. Кстати, таковы многие из канонизированных святых. Это настоящий сонм неудачников с обычной человеческой точки зрения. Почти никто из них не довел до результата свою миссию. Тот был убит язычниками, не принявшими истинной веры, эту казнили еретики, а те — коллективно потонули в море по дороге к святым местам…

«Краснокаменный» приход Ялагила был уже седьмым в более чем двадцатилетней практике Хаардика Фантеса, и он возглавлял его почти пять лет. Настоятель задержался здесь дольше, чем где-либо ранее, наверное, потому, что многолетний опыт плевания против ветра способен до некоторой степени утомить и самую выносливую натуру. К тому же и годы начинали напоминать о себе. Недавно размененный шестой десяток волей-неволей снижал активность самого Хаардика, и соответственно снижались уровень раздражения, которое он вызывал у своих оппонентов, а также интенсивность оказываемого ему противодействия.

Возможно, Хаардик и пришел бы, наконец, к осознанию того непреложного факта, что «жить как все», несомненно, легче, комфортнее и безопаснее, чем вечно пытаться направить привычное течение вещей в новое русло, но тут на его пути оказался Острихс Глэдди.

В смутных и скупых пока еще сведениях о необычном даре юноши настоятель Фантес разглядел перст Божий. Это была та самая возможность начать новый этап борьбы, когда, казалось, его собственные силы и энергия подошли к концу.

— Я тебе уже много раз говорил, что мне откровений свыше тоже не бывает: вот это, дескать, добро, а вот это — зло… Это вот — валяй, делай, а вот это — ни-ни! Я тут, собственно, как все, ощупью… Поэтому, как ты мог заметить, избегаю давать прямые инструкции кому бы то ни было по части того, что такое хорошо, а что такое плохо… Заметил?

— Конечно, заметил, господин Фантес! Вы говорите в таких случаях: «Если бы это решение нужно было принимать мне, то я поступил бы так…»

— В общем, верно…

— Ну, так вот, и скажите, как бы вы поступили на моем месте?

Дружба молодого человека и настоятеля «краснокаменного» храма продолжалась уже больше двух месяцев. Причем Хаардик временами чувствовал что-то вроде вины перед Острихсом, как если бы в его отношении к юноше присутствовал обман.

Хотя, где тут обман? В отличие от любви, абсолютная иррациональность которой выражается известной формулой «…полюбишь и козла», дружба, даже, так называемая «бескорыстная», в конечном итоге основана на взаимном интересе. Это всегда в какой-то мере: ты — мне, я — тебе… И дело вовсе не в обмене материальными ценностями, знаниями, или в оказании физической помощи, хотя и это бывает нелишним между друзьями. Главный цемент дружбы — обмен пониманием. Если для влюбленности — непонимание бывает чем-то вроде острой приправы, провоцирующей бурные объяснения, приступы ревности и прочие непременные атрибуты страсти, то для дружбы это же самое — смерть. Не получается дружить с человеком, который тебя совсем не понимает. Дела какие-то вести еще можно, а дружить — нет.