Феликс Розинер - Некто Финкельмайер

Но наступил момент, когда ему стало что слушать и стало на что смотреть, так как начали вызывать свидетелей: первой — Фриду; за нею — Никольского; следом — редакторшу издательства, где вышла книга «Удача» (редакторша взглянула на Арона с ненавистью, его опять укололо болью стыда); потом профессора Карева — «Карев Андрей Валерьянович!» — вызвала судья, и появился импозантный, до мозга костей партиец-интеллигент уже отходящей формации, похожий или на Луначарского или на Бонч-Бруевича — не внешностью, а именно формацией, — Арон мгновенно забеспокоился, вспомнив про Ольгу и ища ее глазами, она должна где-то быть! — где же? где же она, как же бедненькой не повезло! приехать, чтобы попасть на эту неприятность… И тут пришлось ему с изумлением обнаружить, что в зале находятся люди, которых видеть было так странно, как если бы это были давно уже позабытые или даже умершие люди, явившиеся участвовать в делах сиюминутных, но не реальных, что бывает разве в сновидениях, потому что вызван был — кто?! «Пребылов»?! Пребылов! Умора! О чем он будет говорить?

— Найдет, найдет, — тихонько сказал адвокат. — Они тут все не зря. А этот вам тоже известен?

«Этот»?! Этот — это… как? как назвала судья?.. «Штейнман… Александр Эммануилович?!..» Критик Штейнман из «Литературки»! — почтил своим присутствием?! Зачем ему…

— Известен, известен! — с возбужденным шепотом наклонился Арон к адвокату. — Когда-то читал!.. моих стихов!.. рецензировал!.. Хотел литературный институт, на конкурс!

— ну да, ну да! Зачем ему, по-вашему?..

— Понятно, понятно… — пробормотал адвокат и, покачав головой, жирно записал в блокнот: Штейнман.

Финкельмайер еще во все глаза рассматривал проходившего мимо Штейнмана, эту приспущенную волейбольную камеру, его все те же серые, ничуть не поредевшие патлы на огромной голове, — как объявили новый персонаж, и рядом прошел недавний начальник Арона — подтянутый, одетый с иголочки парень, который возрастом был помладше многих из своих подчиненных, но пылом деловых стремлений превосходивший их всех. Арон ему кивнул. Тот подвигал плечом, как отмахиваясь от осы.

И старушка-соседка! Притащилась, болезная. Волнуется — такое в жизни ее происходит! Свидетельствует в суде, да еще в каком — в особенном, в показательном. Бог ее простит…

— Разъясняю вам, что вы обязаны говорить только правду… — заученно заговорила судья, — что свидетели несут ответственность за отказ от показаний и за дачу ложных показаний… порядок предусматривает, что сейчас вы должны покинуть зал суда, поэтому прошу…

Свидетели направились к боковому выходу. Никольский поддерживал Фриду под локоть, рядом с ними разыгрывалась картинка: Штейнман и Карев на ходу обменивались рукопожатием и бормотали друг другу что-то приветственное.

В зале зашевелились, закашляли, и Арон не сразу понял, что его адвокат, встав с места, выступает с каким-то возражением.

— Манакин? — переспросила судья и заглянула в бумаги.

— Есть, есть. Манакин Данила Федотович, так? Но он же иногородний.

— Считаю, что его присутствие совершенно необходимо, — твердо сказал адвокат. — С точки зрения защиты Манакин — один из основных свидетелей.

— На чем основано такое ваше утверждение? — Судья строго взглянула на адвоката.

— Манакин — поэт, член Союза писателей. Его показания должны пролить свет на характер трудовой деятельности моего подзащитного. Как всем здесь понятно, именно этот вопрос будет предметом рассмотрения.

— Предмет рассмотрения нам, действительно, понятен, — иронически согласилась судья. — Что же предлагает защита?

— Ходатайство о перенесении настоящего слушания на более позднюю дату с тем, чтобы Манакин Данила Федотович имел время прибыть в Москву и участвовать в разбирательстве дела в качестве свидетеля.

Поднялся возмущенный шум. Судье пришлось постучать ладонью об стол. Адвокат обернулся к Арону:

— Не обращайте внимания, говорите, как было условлено.

Арону адвокат заранее объяснил, что их ходатайство — отложить судебное разбирательство из-за отсутствия Манакина — будет отклонено. «Нам это нужно только для протокола», — пояснил адвокат. У него был какой-то свой юридический интерес… Но возмущения зала Арон совсем не ожидал, сотни глаз, вперившихся в него, он ощутил всей кожей и с трудом мог встать, когда судья обратилась к нему.

— Н-н… да… я хотел бы…

— То есть вы ходатайствуете? — поторопила судья.

— Совершенно верно, да.