Дмитрий Быков - Квартал. Прохождение

3. «Зеркало»

Отец после развода забирает к себе — ненадолго — сына, Игната, и рассказывает ему о своем детстве. В эвакуации, в 43-м году, им преподает военное дело демобилизованный фронтовик — у него нет части черепа, и он прикрывает голову пластмассовой типа чашечкой. Особенно трудно складываются у него отношения с эвакуированным ленинградцем, осиротевшим во время блокады. Ленинградцу все время достается. Желая подшутить над военруком, ленинградец — в сценарии его фамилия Астафьев — бросает во время урока учебную гранату. Военрук накрывает ее своим телом. Взрыва, естественно, не происходит. С военрука слетают фуражка и чашечка, и все видят пульсирующую на черепе кожу. Рыжая девчонка, в которую военрук влюблен, смеется, и на ее обветренной губе выступает кровь. Эх ты, говорит военрук Астафьеву, а еще ленинградец (в сценарии — пионер). Астафьев уходит с урока и, плача, поднимается на холм к церкви. Отсюда открывается в ид на город. В сценарии потрясающая формулировка — очень по-тарковски: «И весь этот декабрьский предсумеречный мир казался Асафьеву сейчас долиной ожесточения, безвыходности и возмездия». Почему по-тарковски? Потому что снежный пейзаж, церковь, зверство и война, и, как подчеркнуто в том же сценарии, боль и обида не проходят, то есть они неразрешимы.

Дальше там начинается кинохроника, сценарием не предусмотренная, но она, видимо, — я в этом после множества просмотров не уверен — как раз и должна олицетворять ожесточение, безысходность и возмездие; немудрено, что для иллюстрации всего этого Тарковский берет азиатчину, красноармейцев, которые тащат оружие и сами идут через Сиваш, увязая в глине, — страшное беспортошное воинство, с нечеловеческим упорством прущее через нежилое, пустое пространство, — потом китайцев, голосующих за Мао с воплями и размахиванием мандатами, потом атомный гриб, потом с китайцами же приграничный конфликт… Как бы Астафьев провидит весь ужас, который был и будет, — среди снежной русской равнины, на холме, с которого «дальше некуда подниматься» (сценарий), и все-таки связь мне неясна. Впрочем, как говорил Тарковский, если связи будут ясны, картина рухнет.

Подумал вдруг, что и «Квартал» — тоже «Зеркало», не в смысле уровня, но вещь в жанре зеркала, когда после сорока тебя начинает давить твоя жизнь и ты начинаешь прослеживать в ней лейтмотивы, надеешься избавиться от них, а потом понимаешь, что вместе с ними избавишься от жизни. Но это апарт, у нас книга про деньги.

4. «Астенический синдром»

Сцена в классе (честное слово, я не подгадывал). Преподаватель английского, как раз и страдающий астеническим синдромом, Николай Алексеевич, дает урок в десятом классе, повторяя никому не нужные слова про успехи советского образования. Весь класс занят черт-те чем: одни смотрят в окно, где в очереди к пункту приема стеклотары идиотская смешная старуха рассказывает, как ей обещали дать щенка и не дали (а она уже купила сосочку). Две ученицы дивной красоты красивыми подростковыми руками терзают огромную, тошнотворную копченую рыбу и тут же жрут. Еще двое с помощью быстро перелистываемых блокнотов смотрят только что нарисованные порнографические мультики. Учитель произносит речь о мещанстве, которое и готово бы кому-нибудь помочь, но так, чтобы это не причинило ему самому ни малейшего беспокойства. Потом, видя, что его никто не слышит, он призывает к порядку самого тупого, наглого и жрущего, по фамилии Иуников. Вступает с ним в потасовку. Ученик, смеясь, потасовку выигрывает. Николай Алексеевич приводит себя в порядок и чувствует, что засыпает. Он уходит из класса за пять минут до звонка, попросив не шуметь. В классе тут же начинается дикий бардак.

В следующем эпизоде две халды цепляются к бедному уроду Мише, умственно отсталому и совершенно беспомощному. Они крутят его, пихают в лужу, издеваются — и тогда тот самый Иуников налетает на них, хватает за волосы, колотит. В процессе потасовки разбивают окно полуподвала, оттуда яростно орет истеричный мужик, дерущиеся яростно швыряют в остатки окна еще и урну, и в разбитом окне видны бледная жена и трое бедных детей, типа всюду жизнь. Спасенный Миша ничего не понимает, топчется у лужи. Николай Алексеевич подходит к Иуникову и говорит ему: «Оказывается, ты очень хороший человек». «Что, за посещаемостью следите?» — огрызается Иуников и убегает. «Почему меня никто не понимает?» — кричит Николай Алексеевич всем встречным, но никто его не понимает. Один из прохожих повторяет: «Ни стоять, ни лежать, ни сидеть я не могу, остается посмотреть, не могу ли я висеть».