Борис Мишарин - Исцеление

— И сколько вместе?

— Шамашедшие деньги, — рассмеялся Николай, — хочу соточку себе утвердить на первое время.

— Это у меня каждый месяц — дести тысяч! Слышишь, Вика!

— Слышу, мама. Наш Коленька большой любитель сюрпризов, — она поцеловала его в щеку, — привыкай мама.

— Ну, слава Богу, с деньгами разобрались. Звони Любе.

Вика набирала номер, Николай встал с кровати, накинув халат, подошел к окну. Дом стоял на возвышенности и из окна открывался вид на значительную часть города, он мерцал ночными огоньками. Странно, но одни огоньки горели, не мигая, другие мерцали, создавая феерическую картину. Наверное, это обычные лампы и неоновые, последние мерцают, а может и нет. Окна домов светились ровно, и в каждом была своя, присущая маленькой ячейке общества, жизнь. Где-то люди радовались, где-то плакали, где-то болели, а где-то наслаждались здоровьем и все это в одном городе, одной страны. Нет одинаковых городов, как и людских судеб, но в чем-то схожи и они — стандартными домами или чертами характера. Может сейчас кто-то так же стоит у окна и разглядывает огоньки ночного города, думая о своем.

Николай закурил, выдыхая дым в форточку. К нему подошла Алла и тоже залюбовалась светящимися огоньками, иногда прислушиваясь к разговору Вики. Она закончила говорить с Любой и спешила поделиться новостями.

— Мама, Коленька, вы бы знали, как обрадовалась тетя Люба, когда узнала, что станет получать пятьдесят тысяч. Говорит, что мужику своему нос утрет, а то он все хвастался, что получает шестнадцать штук, а жена семь. Она в шутку его на работу к нам санитаром пригласила — и денег больше и нервов меньше… А он, когда передачу сегодняшнюю о Коленьке посмотрел, знаете, что сказал: «Я понимал, что Николай Петрович талантливый мужик, но не до такой же степени»! — Вика засмеялась, довольная лестными отзывами. — А Марина, говорит тетя Люба, вообще до потолка прыгать будет — ей тетя Света обещала меньше гораздо, когда к нам на работу переманивала. Вот обрадуются все завтра! А тетя Света вся на седьмом небе — ее ведь тоже по телевизору показали. Она говорит, что ее бывшая начмедша от зависти почернеет.

Николай обнял Вику, ласково перебирая ее волосы.

— Как хорошо с тобой, Коленька, я иногда думаю, — говорила она тихо и медленно, — счастье не бывает долгим, ты не бросишь нас? Не обижайся, милый.

Она, как понял Николай, спрятала свои глаза у него на груди, но чистая непосредственность и желание знать будущее, тем более в пик своего счастья, когда все его наилучшие проявления подкоркой еще воспринимаются неосязаемыми, взяли верх над нерешительностью. И тогда проявляется у человека сильное чувство, как бы приниженного интереса, неспособное конкурировать лишь с чувством любви и материнства, но и никогда не пересекающееся с ними.

Николаю захотелось ответить ей, как можно ласковее и нежнее, поглаживая живот ниже пупка.

— Смотри, Алла, — он знаком попросил ее пододвинуться ближе к Викиному животу, — здесь уже зародилась новая жизнь и скоро ты станешь бабушкой!

— Правда!? — Вика смотрела ему прямо в глаза, — это правда, я беременная!? — она покрывала его лицо, шею и грудь поцелуями.

— Да, родная, уже три недельки, — он прикасался губами к ее животу, словно шептал о чем-то будущему поколению.

— И ты можешь видеть его, мальчик или девочка? — возбужденно спросила Алла.

— Да, я чувствую и ты угадала.

— Что, угадала? — не поняла Алла.

— И мальчик, и девочка! — Николай улыбался, посмеиваясь глазами, — и я не могу бросить четверых самых дорогих мне человечков!

— Дорогой мой, милый и любимый Коленька! Если бы у меня спросили о самом главном и радостном событии жизни — я не смогла бы ответить однозначно. Ты вылечил мою дочь, стал самым близким и любимым мне зятем и скоро подаришь внуков! Разве бывает враз столько счастья?

— Милая моя тещенька, — улыбнулся Николай, — ты счастлива, а это значит, что не нужно сомнений. На смену большому горю всегда приходит большое счастье, и мы все заслужили его. Сколько страданий перенесли ты и Вика после аварии? Чем это можно измерить, на каких весах взвесить? Я всю свою сознательную жизнь провел на войне, с первого до последнего дня своей службы, видел только кровь, боль и слезы. И это в мирное, якобы, время. Мне 45 лет, а выслуги у меня 46 — выходит, что я не родившись, имел уже трудовой стаж. На войне день идет за три. Мы заслужили свое счастье потом и страданиями, и пусть его будет еще больше.