Борис Мишарин: Исцеление

Сколько пройдет лет, пока земляне научаться проникать сквозь пространство и время? Тысячелетие они будут накапливать знания, познавать окружающий мир. Пока же их самые мощные компьютеры не могут сравниться даже с мозгом «зеленых». Сколько утечет воды, сменится поколений? Как хотелось бы видеть этого землянина в зале Совета, рассказать ему о сегодняшнем контакте, но не имеет он право на бессмертие и тысячную долю накопленных галактиками знаний. Всему свое время, так гласит Основной Закон развития.

Все, что мог, Цитропиус сделал, благодаря ему земляне появятся в зале Совета раньше на сотню, две сотни лет — пару секунд галактического времени. По земным меркам он сам прожил всего 500 миллионов лет и еще не раз встретится с землянами на трассах Вселенной.

Врач и фельдшер пулей вылетели из дома, их потряхивало и колотило, словно в лихорадочном ознобе. Они бежали по наитию, не замечая вокруг окружающих предметов, и не рассуждали. Их гнал страх, ужас, который они испытали только что. Добежав до машины и плюхнувшись в нее, они перевели дыхание, похожее на то, как дышат марафонцы. Сил и кислорода не хватало, доктор судорожно махнул рукой и машина тронулась. Водитель попался молчаливый, и это обоих устраивало в полной мере.

— Зина, ты в-видела, это не ч-ч-человек, исчадие ада, антихрист, сатана, — трясся губами доктор.

Зина молча кивнула, продолжая испуганно смотреть на доктора, который впервые стал заикаться, а она этого даже не замечала. Настолько сильное было перенесенное потрясение.

— Что нам теперь делать, Александр Николаевич?

— Н-не знаю. Нас м-м-могут принять за п-п-психов, если мы р-р-раскажем все.

Водитель удивленно смотрел на заикающегося доктора.

— Что у вас там случилось? На вас напали? — спросил он.

— Н-нет, н-н-не знаю.

В эфире заработала рация: «21-ая, Гаврилин, 21-ая, Гаврилин, прием».

— От-т-тветь, — кивнул доктор шоферу.

— 21-ая на приеме.

— Вернитесь назад, заберите свою сумку, прием, — вещала рация.

Доктор кивнул и посмотрел на Зину. Ее расширенные от ужаса глаза говорили без слов.

— Добро, — водитель положил микрофон и стал притормаживать для разворота.

— Нет, — резко бросил Гаврилин, — на б-б-базу.

Водитель пожал плечами и покатил дальше. Доктор и Зина были ему благодарны за молчание и отсутствие лишних вопросов. Страх и ужас, обуявшие их, постепенно уходили. К доктору стала возвращаться нормальная речь, без заикания.

Приехав на станцию, Гаврилин вдруг осознал, что не знает, как заполнить карточку, какой выставить, записать диагноз. Он, держа незаполненную карточку в руках, с немым вопросом посмотрел на Зину. Она поняла, и это обрадовало Гаврилина.

— Я думаю, нужно все рассказать старшему врачу смены, а там будь что будет. Нам все равно не поверят, — вздохнула она, — только назад я не вернусь, ни за что, — нараспев произнесла она последнее.

— Да, так и сделаем, — Гаврилин помолчал немного, продолжил, — а если дела пойдут плохо, ну, ты понимаешь, о чем я, — Зина кивнула, — скажем, что пошутили, я напишу диагноз, типа ОРЗ, у него ведь была температура.

— Да-а-а, — протянула Зина, — с такой нормальные не живут…

— Вот видишь! Ну, пошли, с Богом.

Они направились в диспетчерскую. Мария Ивановна, старший врач смены станции скорой помощи, пила чай с печеньем.

— Ну что, забрали сумку? — спросила она.

— Я, мы… Марь Ивановна, — начал Гаврилин, — хотели посоветоваться с вами, случай не совсем обычный.

— То-то я смотрю на тебя, Александр Николаевич, не в твоих правилах советоваться. Ты же у нас «пуп земли», самый знающий. Драпанул, даже сумку с лекарствами забыл. Хорошо, что забрал, ну, садись, рассказывай, чуму что ли нашел, — она злорадно рассмеялась, — тогда садись подальше.

Начало разговора не предвещало ничего хорошего, но Гаврилин все же решился.

— Понимаете, Марь Ивановна, пришли мы в эту квартиру, больной то ли спит, то ли без сознания, пока непонятно. Его сосед сказал, что он потерял сознание на балконе, и он перетащил его на диван. Смотрю — пульс в норме, дыхание в норме, легкие чистые, без хрипов, сердце бьется ритмично, без шумов, живот мягкий, без видимой патологии. Все в норме, только показалось мне, что он больно горячий. Поставили градусник, а он зашкалил.

— Как это зашкалил? — перебила его Мария Ивановна.

— Вот так и зашкалил, показывает температуру 42,5 градуса, дальше ртути ползти некуда, с такой температурой, как вы сами понимаете, Марь Ивановна, не живут люди. Это же сплошной белок вкрутую. Сделали ему литическую смесь, мокрая холодная простынь, бутылки со льдом…