Борис Мишарин: Исцеление

— Я бы сегодня пригласила весь мир…

— Весь мир ни к чему, — улыбнулся он, — давайте сделаем так: вы идете в магазин, Вика обзванивает родственников, а я пока покурю на кухне. Можно?

— Да вы что, Николай Петрович, — Алла Борисовна говорила с неподдельным радостным возмущением, — вы можете делать здесь все, что угодно и…

— Хорошо, хорошо, — опять перебил ее он, доставая сигареты, — тогда приступим к делу, — закончил он прикуривая.

Алла Борисовна ушла в магазин, Вика обзванивала родных и друзей, а Николай Петрович в радостной задумчивости курил на кухне. Оставшись один, он позволил эмоциям выползти наружу, лицо сияло, словно начищенная медь, хотелось прыгать и кричать — ура-а-а! Он вылечил Вику в одно мгновенье, смог сделать то, что не удалось никому из знаменитых докторов, и он еще сумеет исцелить множество страждущих…

Докурив сигарету, он вышел в комнату к Вике и попросил девушку пройтись, откровенно любуясь ею, и еще раз с наслаждением проверяя результат. Потом поблагодарил и вернулся на кухню. Вика пришла следом с грустным лицом.

— Что случилось, Вика?

— Я боюсь, Николай Петрович, обидеть вас.

Удивление застыло на его лице, предположить подобное в такой момент не в состоянии никто и он от радости не понял заложенного смысла.

— А ты не бойся, Вика, делай все, что считаешь нужным и не бойся. Договорились?

Вика кивнула, подошла к Николаю Петровичу и поцеловала его в щеку, наливаясь румянцем.

— Ах ты, дурашка, — дружески обнял ее Михайлов и подтолкнул в комнату. — Ладно, иди, звони дальше и больше не бойся. О кей?

— О кей! — зарделась она еще больше, выпорхнув в комнату.

Вскоре стол был накрыт, собрались гости. Все высказывали Николаю Петровичу неподдельные слова благодарности, однако, как он заметил, абсолютной монолитности, единой точки зрения не было. Каждый из родственников и друзей по-разному, по-своему реагировал на Викино исцеление. Конечно, общего было больше — чувства радости за Вику, благодарности Михайлову, уважения его профессионального мастерства целителя. Но нашлись и такие, которые предпочтение отдавали Богу, который, слава ему, не забыл рабу свою Вику, обратил на нее свое всевидящее око и руками Михайлова сотворил великую справедливость, ибо не заслуживала она такой мученической кары. Другие, все-таки отдавая дань уважения доктору, уповали на счастливый случай, дескать, родилась в рубашке и вообще — крупно повезло.

Центром внимания за столом, естественно, была сияющая Вика и не менее счастливый Николай Петрович. Алла Борисовна походила на заботливую наседку, суетящуюся вокруг своих цыпляток, кудахтала радостно, видимо, еще не совсем веря: «Да как же так, Викочка, ну пройдись еще раз — я посмотрю»! Вика смущалась, ее тут же просили всем хором, она делала круг по комнате под радостные восклицания присутствующих, а Алла Борисовна, слегка захмелевшая от водки и счастья, металась от Вики к Николаю Петровичу — целуя и обнимая обоих.

— Радость-то какая!.. — все повторяла и повторяла она, — а ведь мы только сегодня утром были в больнице и нам сказали, что сделать ничего не могут. Радость-то какая! Николай Петрович, как вас отблагодарить? Я все деньги, какие есть… и мы еще соберем, — обвела она рукой вокруг стола, — все отдам!..

— Алла Борисовна, — перебил ее Михайлов, — некрасиво, когда вы говорите о деньгах, не за деньги я пошел за вами, даже не зная — есть они у вас или нет. Просто такая молодая девушка не должна мучиться всю жизнь и, наверное, было бы подлостью — не помочь вам, если есть возможность. Я прошу вас — не обижайте меня.

— Но, как же мне отблагодарить вас?! — она в растерянности смотрела на него, готовая в порыве охвативших чувств сделать все, что угодно.

— А вы уже отблагодарили меня, ведь сегодня, в какой - то мере, и мой праздник. И разве счастье одних не приносит радости другим людям? Посмотрите, — он обвел рукой присутствующих, — вы видите недовольных? Я, например, давно не видел столь искреннего радушия.

— Тогда, дорогой Николай Петрович, — голос ее прерывался, — будьте нам самым близким и родным человеком и все равно знайте, что мы у вас в неоплатном долгу, — она, всхлипывая, обняла Михайлова, — Вика, Вика, ну иди же сюда…

И так замерли они на минуту, обнявшись втроем, и слезы катились по Викиным и маминым щекам.

Когда все снова уселись за стол, Николай Петрович встал и произнес:

— Я хочу поднять этот бокал за то, что бы не было слез в этом доме, за то, что бы счастье больше никогда не покидало его. За Вику, за здоровье!