Рене Домаль - Великий запой - роман; Эссе и заметки

Бабьи враки! Ведь мы, разумные образованные люди, свободные от мрачных суеверий, прекрасно знаем: человек — чудо природы, единое гармоничное целое; каждый из нас — прекрасно организованная и движущаяся маленькая страна, по-своему уникальная личность; все мы можем спать спокойно и отбросить подальше болезненные фантазии невежественных народностей.

Так вот, нет! Взгляните: на улице полно таких рубленных на куски чудовищ. Посмотрите на них, и главное — на себя. Все мы более или менее похожи на эти обрубки. У одного, например, сердце судит, а рассудок не постигает, у другого брюхо набито, а мозг голодает, у третьего ум истощается в бесплодных размышлениях, пока безголовое тело занято повседневными заботами. И каждый по-своему — с отличительной особенностью, которая часто служит поводом для гордости, — разъят на куски, едва скрепленные ниточками: социальными обязанностями и смутным животным желанием жить.

Какими счастливыми должны быть тибетцы, если эти чудовища кажутся им баснословными и уникальными! У нас же, наоборот, любой связный, цельный как скала человек будет диссонировать, дисгармонировать и детонировать. Всмотритесь как следует, и вы увидите лишь толпы расчлененных призраков, причем все они страждут, и все они наши братья.

Однако подобный калека не всегда расщепляется без остатка. В течение нескольких лет он может сохранять что-то вроде индивидуальности. Что связывает разрозненные куски? Отчего, вспоминая, как плавал или пил студеную воду, чувствовал страх или гнев, читал книгу или считал обойные гвозди на двери, я утверждаю, что именно я выполнял все эти действия, испытывал все эти ощущения, абсолютно не связанные друг с другом? Что за шутник с бесстрастным лицом внутри меня постоянно каламбурит, сравнивая «отвратительное стихотворение» с «отвратительной телятиной»? Кто тут связной?

Это некто по имени Базиль. Человек создал его по своему подобию, если, конечно, не наоборот. Он не больше какой-нибудь вши или хрестоматийного клеща, а значит, не может занимать одновременно несколько участков человеческого тела.

До сих пор Базиль избегал целевого научного исследования. И вот почему. Совершенно невероятно, чтобы на живом субъекте — даже если, отказывая ему в любой инициативе, мы обяжем его подчиняться лишь законам ныне модной статистики, — итак, почти невозможно, чтобы в нужный момент Базиль оказался в том самом месте, которое ученый возьмется рассматривать. Впрочем, при радиографическом обследовании, даже с помощью самых современных средств изучения снимков, он с трудом отличается от маленького кровяного сгустка или мелкого конкремента, вряд ли пропускает рентгеновские лучи и, наконец, демонстрирует чрезмерную подвижность, что мешает любой фотосъемке. На трупах Базиль не обнаруживается. Абсорбируется ли он в момент смерти субъекта? Или же переселяется, но в какое убежище? Этого не знает никто и, по-видимому, даже он сам.

Но мы, практикующие патафизический метод, так называемый опыт через абсурд, заявляем: если вы отрицаете Базиля, то Базиль от вас отречется. И вы всерьез рискуете окончательно распасться.

Сохраняя человеческую форму, Базиль обладает способностью принимать очертания той конкретной части тела, в которой находится в данный момент. В черепе он становится макроцефалом, в животе — толстяком, в руках обзаводится когтями или даже щупальцами, и так далее. Но, как правило, у него есть свое любимое место, которое его постепенно и неукоснительно деформирует. Из-за этой деформации другие места становятся для него неудобными, и часто Базилю неимоверно трудно покинуть обитель, в которой он обосновался и оформился, и если иногда он совершает робкие вылазки, то всегда возвращается в свои пенаты отдыхать и кормиться.

Так Базили — наши дорогие Базили — отличаются друг от друга. И grosso modo, в зависимости от места обитания и оформления, можно разделить их на три класса:

Первые очень похожи на папашу Убю или — в масштабе, приближенном к действительности, — на объевшегося клопа, иксодового клеща по прозвищу Древесная Вошь или тропическую песчаную блоху после нескольких недель пребывания в хорошо орошаемой эпидерме. Их крохотная головка выдает хитиновую жадность белого червя и выполняет ту же брюшную функцию, но в отличие от будущего майского жука — отнюдь не с целью (пусть даже подсознательной) грядущей метаморфозы. Другие довольно обобщенные разновидности подобны эгипанам, сатирам, фавнам и козерогам, но без рогов. Некоторые являются помесью дриады и Убю, не обладая безмятежностью египетского кинокефала. Но к чему перечислять то, что каждый видит перед собой ежедневно?