Салман Рушди - Прощальный вздох мавра

Так Минни стала послушницей, и когда она пришла к нам в костюме Одри Хепберн из «Истории монахини», слуги окрестили ее – как бы вы думали? – Минни мауси. То есть мамочка; но было в самом звучании прозвища что-то неприятно-мышиное, словно диснеевские фигуры, нарисованные Васко Мирандой на стенах нашей детской, были каким-то образом в ответе за метаморфозу моей сестры. К тому же эта новая Минни, эта сдержанная, отстраненная, прохладная Минни с улыбкой Моны Лизы и набожным свечением устремленных в вечность глаз стала мне настолько же чужой, как если бы она перешла в иной биологический вид; стала ангелицей, марсианкой, двумерной мышкой. Ее старшая сестра, однако, вела себя так, будто в их отношениях ничто не изменилось, будто Минни, хоть она и завербовалась в армию другого государства, все равно обязана исполнять приказы Большой Сестры.

– Поговори с твоими монашками, – велела ей Ина. -Пусть положат меня к себе в лечебницу. – (Монахини на Алтамонт-роуд специализировались на двух противоположных концах человеческой жизни, облегчая людям вхождение в этот грешный мир и выход из него.) – Мне в каком-нибудь таком месте надо быть, когда мой Джимми вернется.

Почему мы это сделали? Ведь мы все, должен вам сказать, участвовали в заговоре Ины; Аурора отправила «канцерограмму», Минни уговорила сестер на Алтамонт-роуд войти в положение и выделить Ине место, доказывая, что все, способное спасти высокую святыню брака, чисто в очах Господа. Телеграмма сработала, и, когда Джамшед Кэшонделивери прилетел в Бомбей, обман продолжился. Даже младшая сестра Майна, самый крепкий орешек из трех, недавно вступившая в бомбейскую коллегию адвокатов и появлявшаяся дома все реже и реже, – даже она не осталась в стороне.

Что же мы были за племя такое своевольное – мы, да Гама-Зогойби, – каждому непременно нужно было пойти не туда, куда шли все, застолбить свой собственный участок. После Авраамова бизнеса и Аурориной живописи – Инина профессионализация своей сексапильности и монашество Минни. Что касается Филомины Зогойби – от «Майны» она избавилась, как только смогла, и давно уже ничем не напоминала чудо-девочку, подражавшую птичьему щебету, хотя мы с семейным упрямством продолжали бесить ее ненавистным прозвищем всякий раз, когда она наведывалась домой, – она сделала своей профессией то, к чему должна прибегнуть всякая младшая дочь, чтобы добиться внимания к себе; а именно, протест. Получив звание адвоката, она тут же заявила Аврааму, что вступила в радикальную чисто женскую группу, включающую в себя юристок, киножурналисток и активисток иного профиля, чья цель – разоблачение двойной аферы с невидимыми людьми и невидимыми небоскребами, на которой он так сказочно обогатился. Она смогла привлечь Кеке Колаткара и его приспешников из муниципальной корпорации к суду, этот знаменательный процесс длился долгие годы и потряс построенное Ф. У. Стивен-сом старое здание корпорации ( – Когда построенное? -Давно. В старые времена.) до основания. В конце концов ей удалось засадить старого мерзавца Кеке за решетку; Авраам Зогойби, однако, к ярости его дочери, избежал подобной участи, поскольку после переговоров с налоговыми службами суд предложил ему соглашение. Он с улыбкой уплатил крупную сумму штрафа, дал свидетельские показания против своего бывшего дружка, был взамен освобожден от судебного преследования и несколько месяцев спустя купил за бесценок великолепную «башню К. К.» у разваливающейся компании недвижимости, принадлежавшей осужденному политикану. И еще одно поражение потерпела Майна: хотя она смогла доказать существование невидимых зданий, ей не удалось этого в отношении невидимых рабочих, чьими руками они были возведены. По-прежнему считаясь фантомами, эти люди перемещались по городу как тени, но это были такие тени, которые поддерживали жизнедеятельность Бомбея – строили для него дома, доставляли ему товары, вычищали его испражнения, а потом просто и жутко подыхали, каждый в свой черед, незримо, испуская из призрачной глотки нереальную кровь посреди более чем реальных, равнодушных улиц подлого города.

Когда Ина легла в монастырскую лечебницу на Алтамонт-роуд и стала ждать возвращения Джимми Кэша, Филомина своим посещением сестры удивила нас всех. В то время повсюду звучала песня Лори Превин – до нас ведь многое доходит с опозданием, – в которой она с упреком спрашивала любимого, почему он готов бежать на край света за каждой незнакомкой, а с ней жить не хочет… О нашей Филомине мы думали во многом так же. Вот почему ее забота о бедной Ине была так неожиданна.