Салман Рушди - Прощальный вздох мавра

Через год Ина с позором вернулась домой. Ее вид ужаснул нас всех. Встрепанная, с грязными волосами и прибавившая семьдесят с лишним фунтов – Гама-то Гама, но теперь уже никакая не Куколка! В аэропорту при возвращении долго не могли поверить, что она и есть молодая женщина на фотографии в паспорте. С браком ее было покончено, и хотя, по ее словам, Джимми оказался чудовищем и «вы представить себе не можете, что он вытворял», мало-помалу выяснилось, что ее нарастающий эксгибиционизм и сексуальная всеядность в отношении голосистых поддельных ковбоев не нашли должного понимания у морализирующих теннессийских арбитров, решающих судьбы певцов, а также, разумеется, у ее мужа Джамшеда; вдобавок ко всему в ее голосе, когда она пела, неискоренимо звучал предсмертный писк удушаемой гусыни. Она тратила деньги с такой же свободой, с какой налегала на произведения американской кухни, и ее припадки ярости усиливались пропорционально габаритам ее тела. В конце концов Джимми дал от нее деру и, бросив «восточное кантри», взялся изучать право в Калифорнии.

– Помогите мне его вернуть, – умоляла она нас. – У меня есть план.

Родной дом – это место, куда ты всегда можешь вернуться, сколь бы ни были болезненны обстоятельства твоего ухода. Аурора не стала поминать разрыв длиною в год и заключила блудное дитя в объятия.

– Мы призовем этого подлеца к порядку, – утешала она плачущую Ину. – Только скажи, чего ты хочешь.

– Я хочу, чтобы он приехал, – рыдала она. – Если он будет думать, что я умираю, он, конечно, приедет. Отправьте ему телеграмму, что у меня подозревают… ну, не знаю. Что-нибудь не заразное. Сердечный приступ.

Аурора с трудом подавила улыбку.

– Может, лучше, – предложила она, обнимая непривычно дородную дочь, – какая-нибудь истощающая болезнь?

Ина не уловила насмешки.

– Что ты, мама, – проговорила она в Аурорино плечо. – Я не сбавлю вес так быстро. Не говори глупостей. Напишите ему, – ее лицо озарилось светом, – рак.

Теперь о Минни: в год, когда Ина была в Америке, она нашла свой собственный спасительный путь. С сожалением должен сообщить вам, что наша милая Инамората, самая кроткая из женщин, ощутила в тот год «амор» не к кому иному, как к самому Иисусу из Назарета; к Сыну Человеческому и его Пресвятой Матери. Минни-мышка, которую так легко было повергнуть в смятение, которую наше домашнее разнузданное битничество то и дело заставляло в ужасе охать, ахать и закрывать рот ладонью, наша глазастая невинная мини-Минни, учившаяся на сестру милосердия у монахинь на Алтамонт-роуд, заявила о своем желании променять Аурору, мать свою по плоти, на Марию Благодатную, Матерь Божью, стать не сестрой, а Сестрой и пребывать отныне не в «Элефанте», а – в чьем же доме, в чьей же любви?

– Христа! – злобно кричала Аурора, которую я в первый раз видел такой рассерженной. – Вот, значит, как ты нам за все отплатила!

Минни залилась краской, и видно было, что она хочет одернуть мать, чтобы та не произносила имя Господа всуе, -но вместо этого она до крови закусила губу и отказалась принимать пищу.

– Пусть себе умирает, – сказала Аурора упрямо. – Лучше труп, чем монашка.

Шесть дней маленькая Минни не пила и не ела и наконец начала проваливаться в забытье, все больше и больше сопротивляясь попыткам вернуть ее к жизни. Под давлением Авраама Аурора сдалась. Мне редко доводилось видеть мать плачущей, но на седьмой день она все-таки заплакала, исторгая слезы в отрывистых, судорожных рыданиях. Была вызвана сестра Иоанна из монастыря Девы Марии Благодатной -та самая сестра Иоанна, которая принимала все роды моей матери, – и она явилась, исполненная спокойной властности королевы-победительницы, словно Изабелла Испанская, вступающая в Альгамбру после капитуляции мавра Боабдила. Это была не женщина, а грузный старый корабль с белыми парусами вокруг головы и колышущимися волнами плоти под подбородком. Все в ее облике приобрело в тот день символический смысл; она была судном, на котором наша сестра должна отправиться в дальнее плавание. На верхней губе у нее была большая бородавка, похожая на узловатый пень и символизировавшая неподатливость истинной веры, а торчавшие оттуда жесткие стрелы волос указывали на муки, которые суждено испытывать в этом мире христианину.

– Благословен будь дом сей, – сказала она, – ибо отсюда невеста идет ко Христу.

Аурора Зогойби должна была употребить все свои силы, чтобы сдержаться и не прикончить ее на месте.