Кристиан Крахт - 1979

Он хлопнул в ладоши и поднял руку, растопырив три пальца. «Простите, но вы оба и в самом деле сильно попахиваете гашишем».

Подбежал одетый в ливрею лакей, держа на подносе три стакана водки и ведерко с кубиками льда.

Я взял стакан и отпил маленький глоток. «Спасибо. Я… задевал одеждой за гашишные растения, и потому…»

«Я слышал об этом маленьком государстве», – перебил Кристофер и положил руку мне на плечо, мягко намекая (к подобным нежностям он прибегал только в присутствии посторонних), что сейчас мне лучше помолчать.

«Там, кажется, были Тристан Тцара, [17] Тристан Тцара (Самуэль Розеншток, 1896–1963) – поэт и писатель, уроженец Румынии. С началом Первой мировой войны по фальшивому паспорту перебрался в Швейцарию. В 1916 г. вместе с X. Баллем основал в Цюрихе „Кабаре Вольтер“ и движение дада. В 1920 г. переехал в Париж, где стал создателем и лидером парижского движения дада. и какой-то золотой клад, который разделили между всеми, и некий комитет, Sowjet, позже распавшийся». Кристофер разом опрокинул в себя полный стакан водки.

«Так вы слышали о Кумантсе? Это и в самом деле совершенно удивительно, потому что о ней знают единицы. То был анархистски-дадаистский эксперимент, попытка сделать шутку формой государственного правления». Он рассмеялся, но его смех совсем не походил на смех Кристофера.

«Наверняка там жилось замечательно. Но через два года, естественно, гвалт утихомирился, румынское правительство стало грозить военным вторжением, и все исчезли в скифском тумане». Его рука проделала в воздухе странное – кругообразное и неуловимо быстрое – движение.

«Просто потрясающе, Маврокордато. Так сказать, свободная зона. А что случилось с вашим дедушкой?» Тело Кристофера качнулось взад и вперед, он попытался удержать равновесие и чуть не упал навзничь.

«Кристофер, ты пьешь слишком много. Пожалуйста, перестань».

Но он не обратил на мои слова никакого внимания.

«Это, мой дорогой, я и сам хотел бы узнать, – ответил Маврокордато. – Я его никогда не видел. В Цюрихе до сих пор имеется счет на его имя – один из тех, что не были затребованы после Второй мировой войны. Ну, вы знаете – вроде еврейских А-списков. Однако боюсь, что вашего друга мало интересуют подобные вещи. Лучше расскажите мне, что вы делаете здесь, в Персик». Он высоко вскинул брови и посмотрел на меня.

«Мы туристы. И до вчерашнего дня мы находились – мм… – в окрестностях Казвина, у крепости Ибн ал-Саббаха». Произнося эту фразу, я казался себе, как бывало очень часто, невероятно необразованным и глупым, по крайней мере, в сравнении с Кристофером.

«Ах, Аламут. Ну и?»

Маврокордато маленькими глотками пил водку, продолжая наблюдать за мной поверх края стакана; на секунду у меня возникло четкое ощущение, что ему тоже неприятно поведение Кристофера, что он, собственно, на моей стороне.

«От крепости почти ничего не осталось, кроме груды обломков на вершине горы. Мне было скучно. Пара камней, не более того».

«Вы знаете историю сада Старца с горы?»

«Да. Кристофер мне рассказывал».

Я смотрел вниз, на свои ноги. Ремешок на левой сандалии расстегнулся. Я нагнулся и поправил его.

«Ибн ал-Саббах запирал своих юных приверженцев в некоем саду, чтобы сделать их послушными, и объяснял им, что это рай».

«Оглянитесь. Вроде как здесь – вы не находите?» Он движением головы пригласил меня посмотреть вокруг и при этом опять поднял брови. Из-за его удивительного лица, его движений и торчащих вверх волос он немного смахивал на большую птицу.

«Я бы скорее сказал, что этот сад есть полная противоположность рая».

«Маврокордато, простите моего друга. Он порой бывает несколько… простоватым», – вмешался Кристофер.

«Глупости. Я нахожу вашего друга очень приятным и интересным человеком. Кристофер, пойдите и принесите нам чего-нибудь выпить. Докажите, что вы для нас настоящий друг». Он махнул рукой в направлении бара.

Кристофер закурил и двинулся прочь. Он был в ярости, он этого не показывал, но я это знал точно, видел по его плечам – по тому, как он их слегка приподнимал при ходьбе. Он отшвырнул сигарету, и она, описав высокую дугу, упала в траву.

Маврокордато взял меня под руку и отвел в сторону. «Самое интересное с Ибн ал-Саббахом – это то, что он одурманивал своих приверженцев, и, знаете ли, они опять оказывались за пределами сада, а он им потом говорил, будто только он может их туда вернуть».

Я еще никогда не видал, чтобы кто-то обращался с Кристофером подобным образом. Из усилителей теперь доносилась электронная музыка, она была ужасной, какой-то машинной, она внушала мне страх, а текст, если я правильно помню, звучал так: