Кристиан Крахт - 1979

«Давай лучше без меня, Александр. Увидимся позже».

Я отошел, а он остался стоять. Что-то в его угасшем сознании зашевелилось, и я понял, что он пытается сообразить, откуда мне известно его имя. Он думал о том, не упомянул ли его случайно сам. О встрече в Эгейском море он, конечно, уже не помнил – наверняка нет.

Песня группы Throbbing Gristle закончилась, если это вообще можно назвать песней, и началась новая – еще более противная, громкая и непригодная для слушания.

Александр снова начал танцевать; не переставая кружиться, он вытащил из кармана брюк маленькую стеклянную курительную трубку, сунул ее себе в рот, щелкнув зажигалкой, поднес пламя к концу трубки и глубоко затянулся. Я отправился искать Кристофера.

И через некоторое время его нашел; он стоял чуть поодаль, в окружении трех молодых женщин, которые все были длинноногими блондинками и выглядели обалденно. Одна из женщин держала за руку маленькую светловолосую девочку, лет, наверное, пяти или шести, свою дочку.

Эта мамаша не надела на ребенка ничего, кроме ажурных чулков, подвязок, трусиков и белого лифчика. Она отвинтила крышку флакона, своими длинными пальцами с покрытыми белым лаком ногтями достала порцию кокаина и поднесла к ноздре.

Я видел, как Кристофер затрясся от смеха, потом высыпал немного кокаина себе на ладонь, втянул порошок носом, а остатки слизнул языком. Когда девчушка, в свою очередь, взяла флакон, я отвернулся.

Кристофер казался не менее безумным, чем Александр. Он вел себя истерично, как Барбара Хаттон [14] Барбара Хаттон (1912–1979) – американка, в 1933 г. унаследовавшая от своего отца пятимиллионное состояние, после Второй мировой войны купила виллу в Танжере, где устраивала великолепные празднества, семь раз была замужем и довела себя до полного истощения алкоголизмом и потреблением наркотиков. на одной из ее вечеринок в Танжере. И очень отдалился от меня. Я никогда не знал, что он может быть таким жестоким.

Нет, конечно, я всегда это знал, но подобные вещи обычно длятся годами, и при этом по-настоящему ты не отдаешь себе в них отчета: лицо Кристофера, то, как он держал рюмку, как смеялся, откинувшись назад, – все это были лишь внешние выражения его страшной холодной жестокости. Он всегда был таким; Кристофер был болен.

Я чувствовал себя как пару дней назад, ночью, в пустыне под Аламутом: камни и песок остыли, сильно похолодало, а он все стоял там, освещенный луной – Кристофер неизменно оказывается на свету, – и не произносил ни слова, даже не шевелился. Он стоял неподвижный, залитый светом – будто статуя.

Или как когда ночью я переворачивался на другой бок и прикрывал ладонью его затылок; либо натягивал на него одеяло, потому что замечал, что во сне он мерзнет. В такие мгновения, когда я смотрел на него в полутьме, мне казалось, будто он и в самом деле статуя, нечто отлитое в форму, но такое, что никем не было создано, а просто существует – светящееся, неприступное, страшное…

Однажды в Египте – мы тогда путешествовали вдвоем по другой пустыне, Синайской, – я испугался; мы меняли шину у нашего «пежо», я отошел пописать за скалу и увидел звезды, а он прокрался за мной, чтобы меня напугать; где-то вдали горели нефтяные костры, они окрашивали песок и все вокруг блекло-оранжевым цветом, и я действительно испугался, как Кристофер и задумал, и нечаянно порвал деревянные четки, которые много лет назад мне подарил Бенджамин, – это тоже случилось из-за моего страха.

Иногда Кристофер разговаривал во сне – в этом, конечно, нет ничего необычного, во сне все разговаривают, – или дрожал, или ему снилось, что у него выпадают зубы. Тогда я его обнимал и с радостью принял бы любые мучения за то, что снова держу его в объятиях, ведь мы с ним не спали вместе уже много лет. Я всегда видел себя как бы сверху; я любил Кристофера.

Хозяин дома, бородатый иранец с шарообразным животом, в бирюзовом пуловере от Лакоста, подошел и представился мне. Он поправил воротник своей полосатой тенниски и энергично пожал мою руку.

«Добро пожаловать, мой юный друг, – сказал он. – А где же ваш Кристофер?»

«Он где-то там, сзади. Я его только что видел. Добрый вечер. Большое спасибо за приглашение. Вечеринка просто супер». Я все еще тряс его руку обеими руками, и он ее забрал.

«Ах, знаете, она, к сожалению, будет последней, на долгое время», – улыбнулся он; и когда я опустил глаза на свои сандалии, потому что не знал, что ответить, спросил, не хотим ли мы посмотреть его гашишную рощу.