Ромен Гари - Европа

— Надеюсь, ты хотя бы не переспала с ним?

— Мама, прошу тебя, — сказала Эрика. — Мы так тщательно разработали нашу операцию, и в наших планах просто нет места такой безумной импровизации…

— Ты меня успокоила, — призналась Мальвина. — Ты меня очень успокоила. У меня нет предрассудков, но все же существуют вещи, которые…

— Ну, я не утверждаю, что то, что я испытываю к нему, можно назвать полным безразличием. Прежде всего, он не лишен некоторого обаяния и ума. Он пропитан культурой. Настоящий европеец. Да, я признаю… Боже! Какая ерунда… — Она рассмеялась, чтобы скрыть свою неискренность и еще это странное чувство, эту нежность, которая душила ее… — Да, признаю, что испытываю к этому человеку огромной культуры какую-то — как бы это сказать? — тягу. Мне немного трудно определиться в своих чувствах, они несколько неясные, но мне кажется, я могу узнать в них что-то вроде привязанности… Странно. Обычно, это не в нашем жанре.

«Получи, — пронеслась в мозгу у Эрики дикая мысль, — получи, только успокойся…»

Мальвина заткнула соловья и поставила свой бокал на поднос. Лицо ее немного расслабилось, и черты потеряли прежнюю жесткость: то ли это были последствия усталости, то ли — переживаний, которые немного их смягчили.

— Думаю, настало время сказать тебе правду, дочка. Так будет более осмотрительно. Я понимаю природу тех чувств, что ты испытываешь к этому человеку. Все это прискорбно, но вполне естественно. Он обаятелен, обольстителен. Именно поэтому будет лучше, если я тебя спрячу, потому что и я, несмотря на все, что было, признаю существование неких запретов… границ, которые нельзя пересекать… Так что вот…

Дантес в этот момент находился в библиотеке: всю прислугу он распустил по домам — он начинал всех в чем-то подозревать. Сейчас он, как ему казалось, уже был убежден, что Жард также сыграл в этом деле какую-то малодостойную роль: хотя репутация его как врача и ставила его вне всяких подозрений, но именно это привилегированное положение делало его еще более опасным, обеспечивая ему безнаказанность. Приступы, которые вновь начинали одолевать Дантеса, вполне могли быть вызваны теми лекарствами, что прописал ему Жард, действуя в интересах Мальвины. Кроме того, со временем Дантес все больше убеждался, что среди врачей, специализирующихся на психиатрии, было немало тех, кого с полной уверенностью можно было признать душевнобольными: мучимые неясными предчувствиями и страхами, они выбирали профессию, которая могла бы скрыть их собственные болезненные отклонения.

Его пальцы изучающе скользили по кинжалам, вывешенным вдоль стены над шкафом с разными пузырьками, когда Дантес услышал у себя за спиной тихое покашливание, одно из тех, которым обычно стараются привлечь внимание. Торговец вразнос, обвешанный драгоценностями и «медалями, специально освященными Его Святейшеством Папой Павлом VI», неподвижно стоял перед дверью, которую он только что закрыл, и внимательно смотрел на Дантеса, странно улыбаясь: левый уголок губ вытянулся до середины щеки, еще более подчеркивая ту фальшь, которая и без того с избытком присутствовала в выражении этого любопытного лица. Он отставил в сторону свой лоток: было совершенно очевидно, что вовсе не надежда что-либо продать заставила его вернуться на виллу. Он показался Дантесу зловещим, вероятно, просто-напросто потому, что его нелепый наряд поражал своей неуместностью среди столь благородной и старинной обстановки: черная шляпа-котелок, майка, выглядывавшая из-под зимнего пальто, глаза навыкате, как бильярдные шары, под очень тонкими бровями, разлетевшимися над хищным носом, который выдавался вперед и служил скорее не органом обоняния, а неким инструментом осторожного разведывания и почти собачьего нюха. Все это сглаживалось скособоченной улыбкой, открывавшей с одной стороны рта золотую коронку, а с другой — струйку тягучей слюны… Было в этом человеке что-то очень неприятное и угрожающее, как и во всем, что является и естественным и отталкивающим одновременно. В отличие от того, как он вел себя при первом своем появлении, он на этот раз держался уверенно и даже вызывающе. Он захлопнул дверь, как будто не сомневался, что будет хорошо принят и останется здесь на некоторое время.

— Кто вы и что вам угодно? — спросил Дантес с тем большей неприязнью, что непрошеный гость застал его в ту самую минуту, когда дипломат барахтался в силках темного заговора, пытаясь хладнокровно разобраться в этом запутанном клубке.