Рафик Шами - Секрет каллиграфа

Хамид некоторое время размышлял под строгим взглядом отца, пока не прикрыл глаза и не увидел подходящую для предложенного изречения форму: волну. Сразу после этого он решительно изобразил отцовскую фразу, которая чем-то напоминала морской прибой.

— Я должен показать это мастеру Серани! — воскликнул Ахмад Фарси.

Так Хамид впервые услышал имя знаменитого дамасского каллиграфа.

Внезапно отец обнял и поцеловал его:

— Бог дал тебе все то, чего так хотел я. Ему одному известно почему. Но ты мой сын, и я горжусь тобой.

Наконец наступил долгожданный день визита к Серани. Хамид впервые в жизни облачился в костюм. Легкий и светлый, приобретенный отцом в самой дорогой лавке на рынке Сук-аль-Хамидия. Мальчик никогда не надевал ничего подобного. Собственно, отец не платил за него денег. Взамен он пообещал продавцу изготовить новую вывеску для его магазина. Старой было около полувека. Она отсырела, отслаивалась во многих местах и едва поддавалась расшифровке.

— Сколько ты будешь ее писать? — спросил Хамид отца на обратном пути.

— Неделю, — ответил тот.

Хамид посмотрел на вывеску над лавкой, потом на пакет с обновой и покачал головой. Он поклялся себе, что, когда будет таким же старым, как его отец, ни дня не будет работать на какой-то там костюм.

Ателье мастера Серани располагалось неподалеку от мечети Омейядов. В нем трудились трое подмастерьев, пятеро помощников и двое посыльных.

В тот день Хамид осознал все ничтожество своего отца. Два раза подходил он к дверям мастерской Серани и отступал назад, не решаясь войти. Ладони его вспотели. Только с третьей попытки Ахмаду Фарси удалось себя пересилить. Он открыл дверь и робко поздоровался с хозяином.

Потом он стоял, смиренно склонившись перед высоким, как трон, стулом, на котором восседал каллиграф. Серани был небольшого роста, с тщательно причесанными редеющими волосами и тоненькими прямыми усиками, придававшими его лицу немного печальное выражение. Но глаза его смотрели живо. Никогда еще Хамид не встречал такого взгляда, соединяющего в себе меланхолию, ум и осторожность. Позже это первое впечатление от мастера Серани только подтверждалось. Учитель Хамида редко смеялся, отличался религиозностью и с людьми был сдержанно вежлив. Иногда он выдавал изречения, достойные мудрости философа.

Только одна странность в его внешности смешила Хамида: правое из оттопыренных ушей мастера по величине раза в два превосходило левое. Создавалось впечатление, что на нем кто-то хорошо потоптался.

— Что привело тебя ко мне, Ахмад? — спросил Серани, сухо поприветствовав гостя.

Он говорил тихо и дружелюбно, но как будто со скрытым раздражением.

Серани и отец Хамида когда-то вместе учились у знаменитого мастера Махмуда аль-Шарифа, однако никогда не испытывали симпатии друг к другу.

Отец Хамида хотел зарабатывать деньги и поэтому вскоре оставил учебу. Он посвятил себя коммерческой каллиграфии, больше рассчитанной на внешний эффект и не имеющей ничего общего с настоящим творчеством. Серани же задержался у мастера аль-Шарифа на целое десятилетие, пока не выведал у него все тайны его искусства. Уже в середине двадцатых годов его слава достигла Каира, откуда он стал получать важные заказы, связанные с реставрацией мечетей, дворцов и произведений мастеров древности.

— Речь пойдет о моем сыне Хамиде, — отвечал отец.

Серани перевел глаза на маленького, тощего подростка. Хамид выдержал его взгляд и не смутился. Это тоже было своего рода испытание. Лицо каллиграфа смягчилось. Он почти улыбался. В то время Серани исполнилось тридцать шесть лет, но выглядел он на все пятьдесят.

— Что ж, покажи мне, малыш, что ты умеешь, — мягко попросил он Хамида.

Потом поднялся со стула и достал из шкафа перо.

— Каким шрифтом ты владеешь?

— «Тулут», — тихо отвечал Хамид.

— Тогда напиши изречение, с которого у мусульман начинается все: любая молитва, книга, письмо, — у всех мусульман, даже если они не арабы: «Во имя Аллаха, милостивого и милосердного».

Хамид прикрыл глаза. Сотни вариантов этой фразы пронеслись у него в голове, но ни один не лег на душу. Он не помнил, сколько так стоял. Внезапно над ухом раздался голос отца:

— Давай же, у мастера нет вре…

Должно быть, под строгим взглядом Серани Ахмад Фарси оборвал фразу на полуслове. Только через год услышал Хамид от мастера правило, которому следовал уже тогда: никогда не браться за перо, пока в голове не сложится ясная картина каллиграфии.