Аглая Дюрсо - 17 м/с

Из двери вышел на удивление низкорослый индеец. Я бы даже сказала, что он был карликом, если бы не боялась, что это будет банальностью в условиях все более нахмуривающегося триллера.

Индеец подошел к нам и что-то недружелюбно сказал. По-индейски, разумеется. Кто-то из наших, желая разрядить обстановку, легкомысленно развалился на стуле и заказал пить. Чтобы как-то внедрить в сознание зловещего карлика, что он не герой триллера, а бармен. Но индеец не поддался на эту дешевую провокацию. Он продолжал что-то говорить на своем гортанном языке.

Он говорил так долго, что не оставалось сомнений: он тренирует свои голосовые связки, потому что ему нечасто приходится встречать собеседников. Собеседников на индейском. Еще он выразительно помахивал рукой в сторону выхода.

А потом он развернулся и исчез за своей дверкой.

Мы для приличия еще посидели. Без всякого результата. Мы хотели показать друг другу, что еще верим в историю про офигительный ямайский клуб на горе.

А потом мы сорвались с места. Мы побежали дорогой, которой пришли. Мы даже попытались поймать машину, но она промчалась мимо, не останавливаясь, только ослепив. Если честно, я на ее месте поступила бы так же. Потому что место было глухое, а дорога к столь со вкусом сделанному клубу — нехоженая. Это теперь сильно бросалось в глаза.

И тут один из наших детей замер как вкопанный. Этот ужасный ребенок сказал, что никуда не пойдет. Потому что забыл в гамаке сумочку. И за ней непременно надо возвратиться.

Как ни печально в том признаваться, это был мой ребенок. Моя несносная малолетняя дочь. И по всему выходило, что за долбаной сумочкой из банки кока-колы, за этим вырожденцем мира глобализма придется переться мне. Я нервно пообещала изготовить этому ребенку такую же сумочку. Но этот ребенок уперся.

Когда мы зашли на веранду, везде гостеприимно включился свет.

— Быстрее!!! — завопила я.

Но дочь и без меня нервно шуршала в недрах гамака. Потому что, хоть и была мала, понимала, что к чему. Она читала про Карлика-Носа и про бедных Гретхен и Гензеля.

Когда мы сбегали со ступенек, она невинно спросила меня: «А ты кем предпочла бы стать на ближайшие сто лет — индейцем или жабой?»

Один из наших сказал, что этой дорогой не пойдем. Спустимся с другой стороны горы. Потому что там быстрее. И там есть признаки человеческого жилья. Там и вправду был щелястый забор. А сквозь забор виднелись призывные проблески костра.

Когда мы пробегали мимо, нам было прекрасно видно костер и тех, кто вокруг него расположился.

И тогда мы побежали быстрее. Мы все время скатывались, потому что бежали под гору, потому что бежали в сандалиях и потому что земля осыпалась. Мы очень сосредоточились на дороге и совсем не обменивались впечатлениями.

И только ребенок, не так давно обретший сумочку ценой немыслимого личного героизма, вдруг спросил в кромешной темноте:

— А почему эти люди, которые жгли костер, такие странные? Почему они были целиком замотаны в бинты? Прям с головой?

— Так! — завопил один из тех, кто относился к мужской части нашего арьергарда. — Что за чушь!

Еще он сказал, что это все от безделья. Если бы мы работали, как обычно и бывает в тропических странах, то нам бы все казалось раем. Как это неоднократно бывало.

И он, например, завтра же поставит камеру. Чтобы создать иллюзию работы. Он поставит камеру на целый день, потому что он оператор, мать вашу!

Мы почтительно замерли на осыпи. Мы поняли, что ему ничего не остается, как собрать рудиментарные остатки европейской логики и выставить их перед неведомыми эскападами непредсказуемого восточного морока. Но мы не знали, насколько далеко зашел этот человек в своей европейской фронде.

А он взял и сказал, что камеру на целый день он поставит не где-нибудь. Он сказал, что он заберется на гору и поставит ее около бара. А сам притаится в болоте.

— Нет! — закричали мы.

Потому что некоторые из нас имели к этому человеку какое-то отношение, другие возлагали надежды на какие-то отношения, а основное большинство просто отдавало себе отчет, что мы и так потеряли много народу. Как это и было предсказано в книге «Пляж», написанной по мотивам этого острова…

Когда мы, наконец, добрались до Брайана, то были так измотаны, что Брайан пошел на неслыханные уступки. Он пожарил нам яичницу.

А потом сильно удивился нашим расспросам.

— Какой клуб на горе? Нет там никакого клуба. И никогда не было.

Понятно, что на зловещую гору мы больше не ходили. Ее объезжали на своем мопеде даже молодые. Хоть они отвалились от нас вовремя и избежали индейского морока, но слухи о ракшасах глубоко затронули их сознание.