Аглая Дюрсо - 17 м/с

Таец печально вздохнул и надолго задумался. За это время мимо солнца пробежало два облака.

А потом таец сказал:

— Европейцы видят всё. Но и только.

И опять замолчал на несколько облаков.

— Но! — вдруг опять вскинулся таец, — европейцы не видят деталей. Они живут в мире общих признаков и тенденций.

Мне стало страшно. Показалось, что я сплю под баньяном и вижу кошмарный сон про говорящие камни.

Я привстала и с недоверием ущипнула тайца. Я думала, что он рассеется вместе с дымом своего косяка. Наяву он никогда не производил впечатления человека, умеющего говорить.

Но он, вздрогнув, продолжил:

— Они придумывают себе, что было бы хорошо. Они рвут задницу, чтобы этому придуманному соответствовать. И страдают. Потому что чего-то не достигли и их придуманное счастье от них ускользнуло.

Хм.

— А если бы они вглядывались в детали, они бы увидели, что все уже есть. Все для счастья.

— Бог в мелочах, — сказала я. Должна же я была что-то сказать.

— Ракшасы в иллюзиях, — добавил таец.

Ракшасы — это бесы по-местному.

Он затоптал бычок и пошел в свой ресорт. У него там все было для счастья.

А нас, по приговору места рождения, окружили ракшасы.

Вторая встреча с ракшасами произошла сразу же после первой. Но обстоятельства встречи с первыми были столь зловещими, что я расскажу о них позднее. Когда мне будет не так страшно.

Второй ракшас был хотя бы с виду безобидный.

То есть это был маленький сиамский котенок пестрой расцветки. О том, что он сиамский, мы догадались сразу. Потому что мы были в Сиаме все-таки. А что он ракшас, мы вообще не поняли.

Мы возвращались из-за горы, куда обычно хаживали, чтобы разнообразить свою нирвану плясками в ямайском баре. И этот котенок увязался за нами. Он бежал за нами быстрее барса, пока мы перемещались по труднопроходимым буеракам в кромешной темноте. И только глаза нашего нового сиамского друга зыркали. Понятно, что этот друг понравился детям, которых мы втравили в эту историю. Они по очереди отлавливали котенка и тискали его. От этого котенок бежал за нами еще неотступнее. А мы бежали достаточно быстро, потому что начали ругаться, а это всегда придает драйва. Ругаться мы начали из-за пустяка. Просто одна девушка достаточно недружелюбно пнула котенка ногой. Она сказала, что здесь этих тварей как собак нерезаных. И у него, наверное, глисты. Если не что-нибудь похуже. Другая же девушка, напротив, пожалела животное. И обвинила всех остальных, что мы заманим его в глушь и он потеряется. А еще одна женщина (мать одного из детей, втравленных в эту историю, принимающую все более агрессивный оборот) сказала, что нам придется тащить это животное домой. Потому что мы в ответе и так далее. Но воспротивился ее спутник, потому что у него уже после первых ракшасов было плохое настроение.

Короче, когда мы дошли до середины пути, то уже переругались вдрызг, а дети рвали котенка на части, не умея поделить поровну любовь и ласку четвероногого друга. Слава богу, что середина пути — это Маккар-бар, который может примирить человека с чем угодно, даже с чередой лет, проносящихся со скоростью цейтрайфера.

Мы отдали котенка Маккару. Он несколько остолбенело смотрел на него. Как нам потом объяснил Брайан, Маккар мог остолбенеть от неожиданности. Потому что в этих местах подарить котенка — практически то же самое, что подарить москита в тропических болотах. Впрочем, это с точки зрения европейской линейной логики Брайана. Отчего остолбенел Маккар, мы можем только догадываться. Повторяю, он внимательно смотрел в глаза зверьку до тех пор, пока к голландцам, что-то там евшим за одним из столов, кратковременно не вернулось сознание. Они вырвали котенка из нервных пальцев Маккара и понесли его, приплясывая, куда-то в сторону неверно мигающих огней.

Нам сразу стало легче, и мы уже вполне могли вести дружескую беседу. Но беседовать у Маккара как-то не хочется. Хочется смотреть на небо и слушать водопад.

То, что по всем приметам котенок был перевоплощенным ракшасом, объяснил нам впоследствии Брайан. Аналогичный случай, сказал Брайан, произошел и с ним. К нему год назад пристала какая-то девушка. Она увязалась за ним ровно на том же месте, что и наш ракшас, а именно на выходе из соседнего городка. Поначалу Брайан не придал этому значения и даже не спрашивал ее имени. А она только прибавляла шагу, и глаза ее радостно и доверчиво поблескивали. Через пару дней, проведенных неотступно возле Брайана, она сама сказала, как ее зовут (теперь он, к счастью, это имя забыл, что-то типа Ева. Что-то типа из Лондона). И она заставляла его раз в неделю ездить за покупками, а раз в месяц — в Бангкок. А потом она дошла до того, что мыла лапы Брайану (другому Брайану, естественно. Этого она заставляла только стричь ногти на ногах). Мир померк. У Брайана испортился характер. Его сторонился даже хозяин «Кафешопа», хотя он просто болен любовью ко всему человечеству. Особенно, когда работа его точки общепита подходит к концу.