Евгений Липкович - Девять

— Уходим, — сказал Митя, — сам идти сможешь?

Игорь кивнул в ответ.

Гмурман увидел ключ на полу.

— Ну что? — раздался нетерпеливый голос из торгового зала,— что-то пропало?

— Всё цело, — ответил он милиционерам. Повертел ключ в руке и засунул в карман своего светлого пиджака.

Ему принесли бумаги, он внимательно прочел, взял ручку из чернильного прибора, поставил подпись и зашаркал к выходу.

Надо обязательно выкинуть этот сейф, подумал старик. Только место занимает…

У двери ломбарда остался часовой с автоматом. Он зевал, вокруг стрекотали насекомые, где-то в пруду сонно квакали лягушки, было душно…

Он проснулся и сразу попытался сесть. Внутри хрустнуло, он повертел головой, вспомнил, что сегодня четверг.

— Мама!

Никто не отозвался. Он поджал колени, суставы скрипнули, и положил на них голову.

Было десять часов сорок шесть минут. Миша посидел без движения и ровно в одиннадцать слез со стола.

— Мама!

Дверь в комнату бесшумно отъехала и в проеме появилась мама.

— Ты как? — ласково улыбнулась она, — Кушать не хочешь?

Миша подумал и кивнул головой.

— Пошли, — позвала мама.

В кухне было как всегда стерильно. Огромная ультрафиолетовая лампа под потолком, множество инструментов: отвертки, гаечные ключи, резаки, горелки, баллоны с аргоном и кислородом, черные розетки, катушки, датчики температуры и старинный гигрометр, который мама нашла на свалке, восстановила и очень им гордилась.

— Чем будешь завтракать?

Миша думал.

— Может мороженое? — нерешительно начал он.

— Клубничное? — уточнила мама. Миша энергично закивал.

Она включила компьютер и принялась колдовать над графиками. Кривые не желали подчиняться, плясали, изгибались восьмерками, норовили выскочить за пределы экрана. Миша осторожно подглядывал из-за маминого плеча, как графики постепенно сдаются, успокаиваются и входят в нужную конфигурацию. Наконец, мама оторвалась от клавиатуры и протянула разъем, от которого шел тонкий белый шнур.

— Приятного аппетита.

Миша вставил разъем в гнездо в левом боку.

Вначале чуть-чуть покалывало, но потом все заполнил вкусный нежный холод. Он был сладким, сочным, хрустящим, ярко красным, пахнущим свежестью и летом. Миша закрыл глаза от удовольствия. Он держался двумя руками за стол и слегка раскачивался.

Мальчик со светлыми волосами лез вверх по веревочной лестнице. На нем была белая рубашка с синими полосками. Миша откуда-то знал, что это матросская форма. Мальчик пел:

«А ну-ка песню на пропой, веселый ветер, веселый ветер, веселый ветер

Моря и горы ты облазил все на свете и все на свете песенки слыхал…»

Миша видел море, волны, мальчик лез всё выше и выше, к самому солнцу.

— Вкусно? — услышал Миша мамин голос, — Хорошего — понемножку.

Миша открыл глаза.

— Можно еще, — попросил он, — капельку?

Мама оторвалась от экрана.

— Много сладкого — вредно. Ты же знаешь — не жалко. Но что делать, если у тебя опять начнется…

Они были в гостях, и Катя тайком затащила его на кухню, сунула разъем и накормила вареньем. Вечером Мише стало плохо. Мама никак не могла понять, почему он носится как угорелый, не желает отдыхать, хоть было уже поздно. Она еле его словила, когда он чуть не выпрыгнул в окно. Мише хотелось летать. Мама вызвала врачей, они прибыли через шестнадцать минут, обнаружили сбой в группе двигательных функций, вызвавший замыкание цикла. Долго чистили процессорный блок, спорили, надо ли переустанавливать систему. Мама потом сказала, что это называется «устраивать консилиум». Так и не пришли к единому мнению — вирусное это или возрастное, решили оставить все как есть и понаблюдать.

А утром появилась ревущая во все горло Катя, которую привели родители, и рассказала про варенье.

Миша вытащил разъем.

— Можно я пойду за радугой? — печально спросил он.

Мама привлекла его к себе и поцеловала в лоб.

— Так я пойду? — уточнил Миша.

— Только недолго, — сказала мама, но Миша не слышал, он бежал вниз по лестнице.

На улице было нежарко, около тридцати. Солнца не было, небо затянула серая дымка, со стороны моря пахло чем-то незнакомым, кислым.

Под ногами было скользко. в черной застывшей стекловидной массе, которая покрывала все до начала бетонной полосы, отражались дома, силовые линии на металлических опорах и редко-редко пролетающий в сторону реактора автоматический дрон.