Джером Сэлинджер - Собрание сочинений

— Подойди поцелуй маму. Хорошенько так поцелуй.

— Не сейчас, — отсутствующе произнес Тедди. — Я устал. — Он закрыл за собой дверь.

Сразу за комингсом лежала ежедневная судовая газета. Листок глянцевой бумаги с текстом лишь на одной стороне. Тедди подобрал ее и начал читать, бредя по длинному коридору к корме. Навстречу ему двигалась огромная блондинка в накрахмаленной белой форме — она несла вазу красных роз на длинных стеблях. Проходя мимо Тедди, она выставила левую руку и взъерошила ему волосы на макушке.

— Кому-то надо подстричься, — сказала она. Тедди вяло оторвался от газеты, но женщина уже прошла, а оглядываться он не стал. Читал дальше. В конце коридора перед огромным панно со святым Георгием и Драконом над площадкой парадного трапа он сложил судовую газету вчетверо и сунул в левый задний карман. После чего поднялся по низким ступеням, застланным ковром, на Главную палубу — одним трапом выше. Он шагал через две ступеньки, но медленно, держась за поручни, в каждый шаг вкладывая вес всего тела, словно само восхождение по трапу для него, как и для многих детей, было этаким умеренным удовольствием. На площадке Главной палубы он сразу направился к бюро пассажирского помощника, которым в данный момент заправляла симпатичная девушка в морской форме. Она скрепляла сшивателем какие-то отмимеографированные листы.

— Будьте добры, не подскажете, во сколько сегодня игра? — спросил Тедди.

— Прошу прощения?

— Во сколько сегодня игра?

Девушка одарила его напомаженной улыбкой.

— Какая игра, милый? — спросила она.

— Ну эта. В слова — она вчера была и позавчера, там еще надо недостающие слова подставлять. В основном про то, что все следует ставить в контекст.

Девушка помедлила, выравнивая края трех листков между плоскостями сшивателя.

— А, — сказала она. — По-моему, только ближе к вечеру. Кажется, часа в четыре. А ты для нее не слишком маленький, дорогуша?

— Нет, не маленький… Спасибо, — ответил Тедди и отвернулся.

— Секундочку, милый! Как тебя зовут?

— Теодор Макардл, — сказал Тедди. — А вас?

— Меня? — улыбнулась девушка. — Меня зовут энсин Мэтьюсон.

Тедди посмотрел, как она жмет на сшиватель.

— Я знаю, что вы энсин, — сказал он. — Я не уверен, но, по — моему, если кто-то спрашивает, как вас зовут, надо говорить полное имя. Джейн Мэтьюсон, или Филлис Мэтьюсон, или что в данном случае может быть применимо.

— Ах вот как?

— Я же говорю, по — моему — да, — ответил Тедди. — Хотя не уверен. Если вы носите форму, может быть, все иначе. Все равно спасибо вам за информацию. До свидания! — Он повернулся и стал подниматься по трапу на Прогулочную палубу — снова через две ступеньки, только теперь он как будто спешил.

После долгих поисков он нашел Писклю высоко на Спортивной палубе. Она сидела на солнечной полянке — едва ли не лугу — между двумя кортами для палубного тенниса, в который никто не играл. Сидела на корточках, солнце било ей в спину, а легкий бриз трепал шелковистые светлые волосы; она деловито складывала из шашек для шаффлборда две наклонные башни: в одной черные, в другой красные. Совсем мелкий малыш в хлопковом пляжном костюмчике стоял у нее справа под самой рукой, просто наблюдал.

— Смотри! — командирским тоном сказала Пискля брату, когда тот подошел. Она растянулась на палубе и окружила две башни шашек руками, чтобы похвастаться достижением и отгородить их от всего остального на борту. — Майрон, — неприязненно обратилась она к сотоварищу, — от тебя тень падает, моему брату не видно. Сдвинь тушку. — Она закрыла глаза и с мученической гримасой подождала, пока Майрон подвинется.

Тедди встал над двумя башнями шашек и оценил.

— Очень красиво, — сказал он. — Очень симметрично.

— А этот, — Пискля показала на Майрона, — никогда не слыхал про триктрак. У них его даже нету.

Тедди кратко, объективно глянул на Майрона.

— Слушай, — сказал он Пискле. — Где камера? Папе она нужна прямо сейчас.

— Он даже в Нью-Йорке не живет, — сообщила Тедди Пискля. — И у него папа умер. Его в Корее убили. — Она повернулась к Майрону. — Правда? — вопросила она, но подтверждения дожидаться не стала. — А теперь если у него умрет мама, он будет сирота. Он этого даже не знал. — Она взглянула на Майрона. — Правда же?

Майрон уклончиво сложил на груди руки.

— Глупее тебя никого не бывает, — сказала ему Пискля. — Ты самый глупый в этом океане. Спорим, не знал?