Джером Сэлинджер - Собрание сочинений

— Я думала, американцы пренебрегают чаем, — сказала она.

То не было пижонское замечание — так мог сказать любитель истины либо статистики. Я ответил, что некоторые ничего, кроме чая, не пьют. И спросил, не желает ли она составить мне компанию.

— Благодарю вас, — ответила она. — Быть может, совсем ненадолго разве что.

Я встал и подвинул ей стул — тот, что напротив меня, — и она пристроилась на передней четвертинке сиденья, легко и прекрасно выпрямившись всем корпусом. Я направился — едва ли не поспешил — к своему стулу, более чем расположенный поддержать беседу.

А усевшись, ничего придумать не смог. Я снова улыбнулся, по-прежнему скрывая свою угольно-черную пломбу. Заметил, что день стоит просто ужасный.

— Да — чрезвычайно, — ответила моя гостья ясным голосом человека, безошибочно не терпящего светские разговоры. Пальцы она расположила на краешке стола, будто присутствовала на спиритическом сеансе, и тут же, почти мгновенно сжала кулачки — ногти ее были обгрызены почти до мяса. На руке у нее были часы — на вид армейские, похожие на хронограф штурмана. Циферблат слишком велик для худенького запястья. — Вы были на репетиции, — просто заметила она. — Я вас видела.

Я ответил, что, разумеется, был и ее голос слышал особо. Сказал, что он, по-моему, у нее замечательный.

Она кивнула:

— Я знаю. Я стану певицей.

— Правда? В опере?

— Боже упаси. Буду петь джаз на радио и заработаю горы денег. А потом, когда мне стукнет тридцать, уйду на покой и поселюсь на ранчо в Огайо. — Ладонью она коснулась мокрой макушки. — Знаете Огайо?

Я ответил, что ездил там несколько раз на поезде, но хорошенько эти места не исследовал. Предложил ей кусочек тоста с корицей.

— Нет, благодарю вас, — ответила она. — Вообще-то я ем, как птичка.

Я откусил сам и заметил, что в Огайо края довольно дикие.

— Я знаю. Мне знакомый американец рассказывал. Вы — одиннадцатый американец, которого я знаю.

Гувернантка уже настоятельно сигнализировала ей, чтобы возвращалась за их столик — по сути, чтобы прекратила досаждать человеку. Гостья моя, тем не менее, спокойно подвинула стул на дюйм-другой — так, чтобы ее спина предотвращала любые сношения с родным столом.

— Вы ходите в секретную школу разведки на холме, правда? — хладнокровно поинтересовалась она.

Военную тайну я, разумеется, блюл и потому ответил, что в Девон приехал для поправки здоровья.

— Да что вы, — ответила она. — Я, знаете, вообще-то родилась не вчера.

Я сказал, что в этом и не сомневался. Отпил чаю. Меня вдруг слегка смутила собственная поза, и я чуточку выпрямился на стуле.

— Мне кажется, вы для американца культурный, — задумчиво произнесла моя гостья.

Я ответил, что вообще, если вдуматься, говорить так — все-таки снобизм, а я надеюсь, это ее недостойно.

Она покраснела — тем самым даровав мне светскую уверенность, которой мне так не хватало.

— Что ж. Большинство американцев, которые попадались мне, ведут себя, как животные. Постоянно мутузят друг друга, бранят всех — и знаете, что один сделал?

Я покачал головой.

— Бросил пустую бутылку из-под виски в тетино окно. Большая удача, что оно было открыто. Но разве это, по-вашему, культурно?

По-моему, не особенно, но я так не сказал. Ответил, что солдаты по всему миру давно не были дома, и только очень немногим в жизни перепадали какие-то блага. Сказал, что, по-моему, большинство людей способны понять это и сами.

— Вероятно, — произнесла моя гостья без убежденности. Снова подняла руку к мокрой голове, ухватила несколько вялых светлых прядей и попробовала прикрыть ими края ушей. — У меня волосы хоть выжимай, — сказала она. — Я жутко выгляжу. — Посмотрела на меня. — Если сухие, они изрядно волнистые.

— Я вижу, это правда.

— Не вполне кудрявые, но изрядно волнистые, — сказала она. — Вы женаты?

Я ответил, что да. Она кивнула.

— И вы отчаянно влюблены в свою жену? Или это слишком личное?

Я ответил, что если будет слишком, я ей сообщу.

Она вытянула руки чуть дальше по столу, и, помню, я поймал себя на мысли: сделать бы что-нибудь с этими ее огромными часами — может, посоветовать носить их на талии вместо ремня.

— Обычно я не сугубо контактна, — сказала она и посмотрела мне в лицо, проверяя, известно ли мне значение этого слова. Но я ничем себя не выдал. — Я подошла единственно потому, что мне показалось, будто вы до крайности одиноки. У вас до крайности чуткое лицо.