Томас Эспедаль - Идем! или Искусство ходить пешком

Я спускаюсь по шоссе в город, нахожу кафе и сажусь в углу, с видом на маленькую площадь, где продаются овощи и цветы. Все-таки у одиночества есть свои плюсы. Хризантемы, тюльпаны, гладиолусы, лилии и розы, как прекрасно находиться в обществе цветов! Я разглядываю их. Прямые линии и изгибы, листочки создают букет из цвета и света. Тени и тьма. Начинаешь думать о разном, вспоминать. Я заказываю стакан анисовой водки. Молочно-белую жидкость подают в высоких узких бокалах. На меня напиток действует хорошо. Послеобеденное время я провожу один, брожу по разным кафешкам, пью водку, разбавленную пополам с водой. Опасное зелье. Ты вроде попадаешь в зависимость от определенного вкуса, от состояния опьянения, от некой сентиментальности и меланхолии. Одиночество. Словно ищешь какого-то неземного покоя. Особого состояния тишины и счастья. Смотришь на цветы. Они спрятались в тени зонтов. Больше ничего не надо. Я вытаскиваю блокнот и начинаю писать.

Путешествовать? Но во имя чего? Почему бы не остаться дома, в комнатах, в том месте, которое ты любишь больше всего, в своих пенатах, у себя на родине? Уютный дом, комнаты, в которых есть все, что нам нужно: удобная постель, письменный стол, масса книг. Окна с видом на озеро и яблоневый сад, изгородь из терновника. Прекрасный сад, почти не возделанный. Милые соседи, ежедневные прогулки до магазина, где можно купить газеты, поболтать с дочерью владельца, пройти мимо лошадей, которые прячутся под дубами от дождя. Ведь можно же обрести покой и тишину, глубже ощутить свою принадлежность какому-то месту. Можно каждый день делать одно и то же, ходить по тем же тропинкам, развивать в себе привычки — убирать и мыть, возиться в саду, видеть одни и те же лица, ходить по одним и тем же маршрутам, повторять самого себя, и вообще жить комфортной спокойной жизнью.

Взять хотя бы Артура Заннетоса. Он не путешествует. Он сидит в кресле перед домом, где живет вместе с матерью, он неподвижен. Он как бы спит, ничто в мире не может заставить его сдвинуться с места, а место это — кресло, в котором он отдыхает.

Возможно, он со временем невольно стал частью окружающей среды, этих древних уникальных гор, каменных домов и людей, которые их населяют? А возможно, он лишь привязан к месту и к матери, нитями, которые он уже не в силах оборвать, и потому терпеливо оберегает свою маленькую свободу в маленьком местечке, частью которого он стал?

Каждое утро он спускается в город, чтобы купить сигареты. Перед обедом он сидит на солнце и слушает радио, музыку и голоса. Он не любит, когда его отвлекают. Если ты хочешь поговорить с Артуром, нужно подождать, пока стихнут голоса и закончатся песни, он выключает радио, перемещается в тень и прикладывается к припрятанному домашнему вину.

— Первый стакан, как первый поцелуй, — говорит он. — Первый желтый нарцисс, который цветет весной, — добавляет он и опустошает стакан.

Он любит рассказывать разные истории. И не терпит, когда его перебивают.

— Самая первая любовь, — говорит он.

Он часто разговаривает сам с собой, мы подслушиваем. Он любит поболтать, сидя в тени в углу за столиком в таверне. Он разговаривает и бродит по усадьбе. Он, по его словам, общается с девушками из Италии и Испании, Румынии и России, он знает особенности и традиции этих стран, тайны и детали. Он знает, что едят на завтрак в Турине и на ужин в Барселоне, как танцуют в Брашове и Москве, он знает все — про музыку, еду, водку и песни, русских писателей, русских девушек, которых он повстречал здесь, в отеле в Метеорах. Но ничто не может сравниться с греческой едой, греческой природой и греческой музыкой. А греческие девушки, кто может с ними тягаться? Как они танцуют, как двигаются! Артур Заннетос встает. Он преображается. Он меняет пол. Теперь он воображает себя девушкой. Он вихляет бедрами, размахивает руками, вертит головой. Оглядывается назад, через плечо.

— Считай, что ты встретил греческую девушку, — говорит он и поет женским голосом: — Прощай. Мы больше никогда не увидимся.

Он улыбается. Он считает, что удачно сострил. Теперь он один, вернее, снова одинок. Снова садится к столу и прихлебывает вино из стеклянного графина. Мне почему-то начинает казаться, что он никогда не любил ни одну девушку.

— Вечером мать приготовит муссаку, — сообщает он.

— Со вкусным греческим салатом, будет много вина. Будет чудесный вечер, — уточняет он и машет нам на прощание.

Он хочет остаться наедине с графином и стаканом.