Нагиб Махфуз - Зеркала

Так он рассуждает о политике с точки зрения своих корыстных интересов. И сейчас он продолжает заниматься бизнесом, строит дома и продает их. Живет в «Мена-хаузе». Пользуется в меру сил благами холостяцкой жизни, раз в месяц спит с женщиной. Продолжает встречаться с нами, чтя полувековое знакомство. Странная дружба без истинной симпатии и без уважения! Мы видим в нем лишенное настоящих человеческих чувств существо, а он в нас — наивных глупцов, которые немногого стоят

Он преподавал математику в средней школе. Тогда это был совсем молодой человек, на редкость серьезный и хорошо воспитанный. Даже самые озорные ученики, вроде Гаафара Халиля, Бадра аз-Зияди и Ида Мансура, поневоле держались с ним с отменной вежливостью. Однажды Ид Мансур попросил учителя давать ему частные уроки — Ид убедил отца, что это обойдется ему дешевле, чем платить за его пребывание второй год в одном и том же классе. Ганем-эфенди встретился с отцом Ида и на вопрос об оплате сказал, что хотел бы получать реал [87] Реал — 20 пиастров. в час. Папаша рассвирепел и заявил, что больше пятнадцати пиастров не заплатит. Ганем-эфенди, застенчиво улыбаясь, предложил тогда давать уроки бесплатно, но с условием, чтобы вместе с Идом занимался еще один ученик из нашего же квартала. И в течение двух месяцев Ид Мансур бесплатно брал частные уроки!

Я видел, как Ганем-эфенди плакал в день смерти Бадра аз-Зияди, и за его доброту мы платили учителю любовью и уважением. Поступив в университет, я сошелся с ним ближе. Мы часто сидели в кафе нашего квартала. Отношения ученика и учителя постепенно переросли в дружбу. В кафе мы собирались примерно раз в неделю, особенно во время летних каникул. Он курил наргиле, прислушивался к разговорам, но сам говорил мало. А если и говорил, то в своей обычно мягкой и спокойной манере. Любая острая тема в его устах смягчалась деликатностью выражений и неизменной улыбкой. Его никогда не видели злым, возмущенным или кричащим. Даже в политических спорах он сохранял любезность и крайнюю сдержанность. Если кто-то нападал на его любимую партию «Вафд», он, защищая ее, говорил:

— Это достойные люди!

Или:

— Мустафа Наххас хороший, славный человек!

Самое сильное выражение, которое он себе позволял, было:

— Да простит тебя аллах!

Этим и ограничивалась его «политическая» деятельность. А в день выборов — если они не были фальсифицированными — он шел на избирательный участок и отдавал свой голос кандидату «Вафда». Можно сказать, что Ганем-эфенди лишь сердцем участвовал в революции 1919 года. Он не осмелился конфликтовать со средой, к которой принадлежал. Как-то он рассказал мне о своей семье:

— Отец мой был полицейским и хотел из меня тоже сделать полицейского. Но наш сосед-торговец посоветовал ему отдать меня в начальную школу. Я хорошо учился и получил право на бесплатное завершение образования. Педагогический институт показался мне самым легким, вот я и поступил в него.

Женился он на дочери преподавателя арабского языка, окончившей начальную школу.

— Семья моей жены занимала хотя и весьма скромное, но все же более высокое общественное положение, чем моя, и это послужило источником досадных неприятностей. Нужен был человек потверже, чем я… Жена родила мне троих сыновей.

У него был один свободный день в неделю, и он проводил его в кафе. Остальное время отдавал семье и работе. Те годы были богаты событиями, а Ганем-эфенди сидел в своем гнезде, наблюдая жизнь со стороны, обсуждая и комментируя происходящее с присущим ему спокойствием и кротостью. Все силы отдавал он воспитанию своих сыновей. Старший стал кавалерийским офицером, средний — инженером, а потом тоже военным, младший — ветеринарным врачом. В войну 1956 года его сыновья чудом уцелели, и Ганем-эфенди благодарил за это аллаха. В 1960 году он ушел на пенсию. У него было отменное здоровье и благополучная семья. Когда в 1967 году наши войска стали сосредоточиваться на Синае, сердце Ганема-эфенди забилось в недобром предчувствии. Любому встречному он задавал один и тот же вопрос:

— Будет война?

И война пришла, принеся с собой трагедию. Средний сын вернулся домой раненым. Старший пропал без вести. Удар этот потряс Ганема-эфенди. От его спокойствия не осталось и следа. Сокрушался он так, что на него было больно смотреть. Сыновей он любил материнской любовью и отказывался верить, что один из них погиб. Все ждал, что произойдет чудо и сын придет целым и невредимым. Средний сын после госпиталя вернулся в армию. Старика терзали боль за пропавшего без вести и страх за того, что в окопах. Каждый час слушал он сообщения с фронта. Известия об артиллерийских обстрелах и воздушных налетах приводили его в ужас. Надежда постепенно покидала его.