Надежда Щепкина - Постскриптум. Дальше был СССР. Жизнь Ольги Мураловой.

— Он хотел узнать, как разыскать Ольгу Васильевну.

— Зачем?

— Он говорит, что у него поручение от ее отца.

— Вы спрашивали его о бриллианте?

Конечно. Но он сказал, что сообщить о драгоценности ничего не может, так как после расстройства помолвки утратил интерес к ней, но утверждает, что Ольга Васильевна знает, где находится эта вещь. Крюгер встретится с княжной завтра утром у капеллы, после спевки.

Из припухших век Тарасова, как два рака-отшельника, выскочили пронзительные зрачки:

— Ай да княжна, ай да тихоня! А еще поддакивала мне, когда я обвинял Вас в похищении драгоценности! Не могу не восхититься проницательностью Дагмары!

— Кто эта Дагмара? — заинтересовался Сергей. — Вы дважды упомянули это имя.

— Да так, одна очень своеобразная сослуживица, — неохотно ответил Тарасов.

— Какая низость! Какое коварство, — возмущался Муралов. — Ей ничего не стоило вызволить меня из тюрьмы, а она палец о палец не ударила, чтобы спасти меня! И я еще мечтал связать свою жизнь с этой девушкой. Никому нельзя верить, — закончил Муралов, прощаясь.

— Куда это Вы собрались, батюшка? — остановил его Тарасов. — Придется повременить. Вы задержаны до выяснения обстоятельств дела, — и он вызвал конвой.

— Вы что, издеваетесь надо мной? Я сам явился помочь следствию, сам представил Вам свидетеля, который готов удостоверить, что я не причастен к пропаже бриллианта, а Вы снова отправляете меня за решетку! Я буду жаловаться в прокуратуру на это самоуправство!

— И, тем не менее, — отрезал Тарасов, давая понять, что прения закончены. Оставшись в одиночестве, Тарасов радостно потирал руки. — Прихлопну эту троицу одним махом, где-то между ними заплутался искомый бриллиант.

Сергей лежал на верхних нарах, уткнувшись носом в стену. Его душили не только и не столько смрад камеры, сколько злоба и обида. И даже не решение следователя о задержании было тому причиной: в конце концов, тот делал свое дело в меру способностей. Но Ольга! Ее светлость растоптала своими каблучками его жизнь. Для нее он был только плебей, полезный для сложных поручений! Во имя каких-то своих целей она пренебрегла его свободой и безопасностью.

Впрочем, он сам виноват: размечтался в надежде о том, что Ольга питает к нему теплые чувства!

А разве она сразу не сказала ему, что он нужен ей лишь затем, чтобы передать весточку барону? Теперь он был уверен, что сцена в привокзальном ресторане, когда Ольга со словами «Я еду в Петроград» — ушла от жениха к нему, была заранее спланирована бароном и ею.

Ей с какой-то целью надо было попасть в Петроград, и безопаснее было ехать туда с ним, а не с бароном. А попытка Сергея сблизиться с ней, чем закончилась? Бешеным негодованием и пощечиной. Знай свое место, плебей! И как яростно она атаковала его, захлебнувшись в сословной спеси, когда он заикнулся о причастности барона к пропаже бриллианта! Забыть ее, забыть навсегда, вычеркнуть из своей жизни! У него есть ради чего жить — творчество, интересная работа, семья сестры, родители, коллектив, ставший родным... Так уговаривал он себя, но что-то горькое и острое подступало к горлу и не давало забыться сном. Спасаясь от горьких мыслей и от полчища клопов, которые превратили нары в ложе пыток, Сергей уселся на лавке за длинным общим столом, положил голову на руки и попытался уснуть. Но тут на нижних нарах зашевелилось нечто волосатое в причудливых лохмотьях. В тусклом свете одинокой лампочки Сергей разглядел между всклокоченной шевелюрой, бородой и усами грустные, наполненные скрытой болью глаза.

— Что, мозжит? — спросил сосед.

— О чем Вы? — не понял Сергей.

— Совесть болит, спать не дает? Вот и я не могу. Только глаза закрою, она, эта совесть, за сердце хватает, в голову лезет, в глазах стоит. Убивец я. Жену убил. Любимую. Нечаянно. Хотел поучить за проказы, да не рассчитал, попал в висок. Теперь вот судить будут. Вышку, я думаю, не дадут: я ведь не нарочно. А каторга мне обеспечена. А лучше бы вышка — одно спасение от совести. Да и на том свете ответ легче держать, раз меня на этом свете крепко накажут. Как думаешь, простит меня Господь, или вечно в пекле маяться?

— Считается, что если грешник искренне раскаивается, то его грехи простятся, — ответил Сергей. Как зовут-то тебя?

— Иваном кличут. А ты что, тоже убивец?

— Нет, я не убил, а меня убили.

— Как это? Вроде ты не мертвец!

— Это только снаружи тело мое живет, а внутри — все мертво, все сгорело.